Айсолтан из страны белого золота
Шрифт:
песня твоя про хлопчатник, то к чему же эти слова:
«Зимний день в весну обратит улыбка твоя»?
Нет, Бегенч больше не боится Айсолтан, словно
перед ним не она, а какая-то другая девушка; смело
глядя ей в лицо, он восклицает:
— Как к чему? Ведь каждая коробочка
хлопчатника— это бутон; когда он распускается — это
улыбка, каждое волоконце хлопка — солнечный луч, оно
веселит душу, светом озаряет мрак, зиму превращает
в весну!
Айсолтан в задумчивости срывает лист
хлопчатника, который касается ее груди, подносит его
к губам, безотчетно вдыхая сырой, тяжелый запах.
Потом она говорит, и ее голос звучит теперь совсем
по-другому, проникает Бегенчу в самое сердце:
б
– — Бегенч, я не раз слышала, как ты выступаешь
на собрании, делаешь доклад. И я всегда знала, что
ты умеешь хорошо, складно говорить. У тебя богатый
язык, красивый. Почему же ты не пишешь стихов,
Бегенч?
— Ну, что ты, Айсолтан! О, если бы я был
поэтом, я бы воспел хлопок! Я бы так воспел его!
Все свои стихи я подарил бы ему. Ах, какое это
растение, Айсолтан! Его нужно холить и беречь, как
ребенка. И оно такое нежное, как девушка. А как
трудно ему угодить! Оно капризнее самой строптивой
невесты, за которой как ни ухаживай — ей все мало.
Да ты не хуже меня это знаешь — разве ты сама не
ухаживаешь за ним? Все мы круглый год, и в стужу
и в зной, холим и оберегаем его. Мы думаем о нем
дни и ночи, — ведь все наше добро, все наше
богатство в нем.
Айсолтан роняет лист хлопчатника и смотрит
в упор на Бегенча.
— Ты хорошо сказал о том, как много труда и
забот должны мы отдавать хлопку, о том, какое это
капризное растение. Но твои последние слова... Не
хватил ли ты через край, Бегенч?
— Я понимаю, Айсолтан. Конечно, и зерно, и
сады, и огороды — все это нужно. Все, что родит
земля. Да ведь хлопок-то растет не везде. По хлопку мы
занимаем второе место в Союзе. Есть у тебя хлопок—
и в твоих чувалах будет зерно, а в твоем доме — все,
что ты захочешь себе купить. Хлопок — это залог
привольной, зажиточной жизни. Наш край богат
солнцем, оно у нас горячее и щедрое. Вот погляди на
эти поля, залитые солнцем! Эта земля, если мы будем
хорошо заботиться о ней, даст нам с каждого куста
столько хлопка, сколько баран дает шерсти...
Айсолтан улыбается, но ее улыбка, которая всегда
была радостью для Бегенча, кажется ему
недоверчивой, это обижает его.
— Что, Айсолтан? Ты не веришь тому, что я
говорю?
Снова улыбается Айсолтан, и Бегенч видит, что
он ошибся, — ее улыбка самая прекрасная на свете;
она, как всегда, радостью наполняет его душу.
— Я верю, Бегенч. Я улыбаюсь потому, что мне
нравится, как ты говоришь о хлопке.
Бегенч вытаскивает лопату, которая глубоко ушла
в мокрый песок, и говорит:
— Послушай, Айсолтан. Ведь не я один — вся
страна знает о твоих делах. Большую славу заслужила
ты со своим звеном. Только напрасно смеешься над
моими словами. Я сам знаю, что ты лучше меня
понимаешь в хлопке. Да ведь не об этом я.
— А о чем же?
— Я вот что хотел тебе сказать: много тревоги,
забот, трудов несли мы полгода на своих плечах.
Теперь мы будем собирать плоды этих трудов.
Видишь урожай — вот он, погляди на него! Ничто не
вырвет его из наших рук, лишь бы хлопок раскрылся
вс-время, пока не ударили морозы. А тогда только
собирай — и мы соберем все до последней пушинки. Вот
я и пел-распевал, потому что у меня играет сердце!
Айсолтан чувствует, как искренно, от души
сказаны эти слова. Она снова смотрит на расстилающееся
перед ней поле, и ей кажется, что она видит его
впервые. Нежное, шелковистое волокно кое-где выбивается
наружу пышной пеной, кое-где чуть белеет между
створками, плотное, круглое, как куриное яйцо.
Некоторые из коробочек еще не совсем оформились — они
будут зреть и набухать. А на верхушках кустов еще
колышутся желтоватые цветы и тянутся к небу, к
благодатному, живительному солнцу.
Айсолтан смотрит, смотрит и не может
наглядеться; душу ее переполняет восторг. «Бегенч правду
говорит»,—думает Айсолтан. Она видиг перед собой
это поле, каким было оно полгода назад, — глинистое,
пустое, гладкое, как ладонь руки. Гляди не гляди —
не увидишь ни одного зеленого кустика. Осенью
и весной здесь ревели тракторы, острыми плугами
выворачивая пласты земли. Сеялки прошли по
взрыхленному полю, рядами разбрасывая семена.
Миновала неделя, и под лучами весеннего солнца из земли
выглянули крошечные зеленые ушки. Они расшили
черное поле причудливым шелковистым узором, и,
начиная с этого дня, звено Айсолтан почти не покидало
своего участка. Девушки вскапывали, разрыхляли
кетменями землю вокруг молодых побегов,
разравнивали ее. Их яркие платья цвели на поле, как большие,