Айсолтан из страны белого золота
Шрифт:
Айсолтан. — Какая тут тень и прохлада!»
Айсолтан не может скрыть от спутницы своего
восторга. Та понимающе улыбается.
— Да, — говорит она, — хороший лес. А уж
грибов! Таких лесов у вас в Туркмении нет. Все
песок да барханы. И как только там хлопок растет!
Теперь улыбается Айсолтан. Конечно, в
Туркменистане нет таких лесов, но посмотрела бы эта
московская девушка на увитую виноградом террасу
маленького домика Айсолтан, на широкую вершину
старого урюка, под которым прохладно в самый знойный
летний день! А сады, бахчи, зеленое море колхозного
хлопчатника, заливающее всю равнину вокруг
колхоза «Гёрельде»! Конечно, песков много, велика пустыня
Кара-Кумы, но как не правы те, которые думают, что
Кара-Кумы—безжизненная пустыня! Весной и осенью,
после дождей, она покрывается зелеными коврами
пастбищ, и десятки, сотни тысяч колхозных и
совхозных овец пасутся там на приволье. «Верно, мало у нас
воды, но земля хорошая, золотая земля. Воткни
прутик, плюнь — дерево вырастет, — так говорят у нас...»
Увлекшись, Айсолтан забывается и начинает говорить
по-туркменски. Спутница со смехом прерывает ее,
просит перевести, сама повторяет вслед за Айсолтан:
— Агач — дерево...
А машина мчится и мчится по зеленой просеке,
спускаясь порой в ложбины и вновь поднимаясь на
пологие холмы. Снизу кажется, что там, на вершине
холма, лес кончается и просека словно упирается в
небо. Но машина легко идет вверх по склону, и Айсол-
тан видит, что лес не кончается, а только разбегается
в обе стороны от дороги, большим полукругом огибает
широкую холмистую возвышенность и снова сходится
далеко на горизонте, сливаясь в темную волнистую
ленту. Лучи заходящего солнца золотятся на свежем
жнивье; кое-где еще стоят невывезенные копны,
зеленеют луга. Далеко справа показывается небольшое
селение, бревенчатые дома под железными крышами
окружены садами. По дороге, в облаках пыли,
движется большое стадо коров. Пастух громко щелкает
длинным кнутом, освобождает путь машине, сгоняя
коров с дороги на жнивье. Машина замедляет ход. Ай-
солтан приподнимается и, обернувшись, машет пастуху
рукой. Тот с изумлением смотрит на ее
сверкающую серебряным острием тюбетейку, на смуглое
лицо, обрамленное черными косами, и, покрутив
головой, снова громко щелкает своим длинным кнутом.
Да, хороши, хороши русские леса и поля! Ай-
солтан кажется, что эта картина мирной жизни
никогда не померкнет в ее памяти. Она провожает
взглядом скрывающееся за поворотом селение. Машина
огибает невысокий холм, на вершине которого небольшая
рощица. У подножья холма деревянная ограда. Ай-
солтан различает большую каменную плиту,
полускрытую под венками из живых цветов.
— Что это? — спрашивает она свою спутницу.
— Эго памятник двум девушкам-партизанкам из
здешнего села, замученным фашистами в сорок
первом году неподалеку отсюда — на подступах к Москве.
Конечно, Айсолтан и раньше знала, что в сорок
первом году фашисты подходили к Москве, она
читала об этом, слышала от Чары и от Аннака,
которые сражались с фашистами. Но сейчас она с особой
силой чувствует, в какой грозной опасности была
Москва. И этот памятник, на котором не вянут цветы,
без слов говорит ей, с каким бесстрашием, с каким
геройством защищали свою столицу, свою землю
советские люди. Ничто не сломит их, никто не покорит!
«Советские люди, — думает Айсолтан, — навсегда
изгнали врагов из пределов нашей родины и донесли
знамя правды до Берлина, до Праги, до Будапешта.
Тысячи, миллионы смелых и честных рук за рубежом
подхватили знамя правды, знамя мира и
справедливости, понесли его по всему миру, и нет такой силы,
которая могла бы их остановить, повернуть вспять.
Пусть беснуются поджигатели войны — мы их не
боимся. Они катятся в бездну, а жизнь — за нас,
история — за нас, будущее — за нас!»
Так думает Айсолтан — и так говорит в большом,
ярко освещенном зале фабричного клуба. Она
вспоминает все, что слышала на конференции и что
передумала за эти дни. Потом она рассказывает
текстильщицам о Туркменистане, о родном колхозе «Гё-
рельде», о хлопчатнике и о том, как она со своим
звеном добилась высоких урожаев хлопка.
— Хлопчатник — это такое нежное, такое
красивое и капризное растение, что сколько за ним ни
ухаживай — все ему мало, как избалованному ребенку
или своенравной невесте...
Айсолтан растерянно умолкает, поймав себя на
том, что говорит о хлопке словами Бегенча. Ну, да
кто же может об этом знать? И что тут худого, если
она повторяет слова любимого? Но все-таки
Айсолтан смущена, — хорошо, что этого никто не замечает.
Текстильщицы дружно хлопают в ладоши и что-то
кричат ей из глубины шумного зала. Айсолтан