Айсолтан из страны белого золота
Шрифт:
— Так ты скажи башлыку: пусть он прямо
товарищу Сталину пошлет верблюда... нет, самолет
винограда, яблок, груш, персиков, дынь. И пусть
напишет: «Товарищ Сталин! Благодаря твоим добрым
заботам в нашей стране течет мед. Прими от нас этот
маленький подарок. Теперь у нас всего вдоволь...» Да
пусть башлык напишет, что в этом подарке
принимала участие и жена Рахмана Безрукого, которая
благодарит товарища Сталина за то, что он вывел ее из
неволи на светлый простор.
— Да ведь у нас в колхозе не одна ты трудишься,
мать, — говорит Айсолтан. — Тогда придется
написать имена всех колхозников.
— Ну да, правильно... И пусть всех напишет.
— А не слишком ли велик будет список?
— Ну и что ж, что велик? Бумаги, что ли, в
колхозе нехватит?
— Бумаги-то хватит. А вот хватит ли у товарища
Сталина времени читать такой длинный список? Ты
не подумала, что в Советском Союзе не один только
наш колхоз. Сколько еще других!
— Да... Об этом я не подумала. Ну, пусть тогда
просто напишет — от всего колхоза «Гёрельде»,
Так они сидят и беседуют, и Нурсолтап
понемногу осваивается с тем, что дочь ее, никого не спросясь,
привела домой в гости парня.
«Верно, уж я стара стала —судить об этих
делах,— думает Нурсолтан. — Дочка-то в Москве была,
по воздуху летала, под землей ездила, — неужто она
сама не разберется, что хорошо, что плохо?»
И, окончательно успокоившись, Нурсолтан ставит
на стол большое блюдо горячего плова.
Ветер гонит низкие, тяжелые облака. Плотной
серой пеленой затянуло с утра все небо,
закрыло благодатное солнце. Невесело шеле-
_ стит хлопчатник, раскачиваясь на ветру, ро-
няя то тут, то там на землю пожелтевшие
листья, тронутые первыми холодами. Шелковистые,
нежные хлопья, словно жемчужины, матово
поблескивают кое-где на темной, сырой земле.
Айсолтан вышла в поле со своим звеном.
Нерадостно на сердце Айсолтан. Плохо раскрывается в этом
году хлопок, — видно, отразились на нем холода,
стоявшие во время посева и всхода хлопка. Хлопок
хороший, сильный, он поднимается плотной зеленой
стеной, но густо усыпавшие его ветЕИ коробочки
раскрылись лишь наполовину, и не сразу найдешь такую,
которая уже выпустила на волю серебристую пену
волокна. Ищи ее, как ищут белые грибы в русских
лесах! Да ходи осторожней, будь все время начеку, не
то оборвешь как-нибудь ненароком сырую коробочку.
А сколько желтоватых завязей покачивается еще над
верхушками кустов! Они должны развиваться и зреть,
наливаться соком под солнцем. Да, плохо, плохо
раскрывается хлопок! А тут еще непогода, с утра
дует сырой ветер, заволакивает небо тучами, моросит
дождь. Айсолтан знает, что это предвещает ранние
з^лорозки. А если ударит мороз, нераскрывшиеся
коробочки погибнут, сгниют. Вот почему сегодня утром,
повязывая фартук и перекидывая через плечо мешок,
Айсолтан не напевала, как обычно. Тяжелым камнем
лежит у нее на сердце судьба хлопка.
Заботливо приподнимая ветви, нагибаясь, чтобы
не задеть коробочек, Айсолтан обходит ряд за рядом,
ловкими, осторожными пальцами выбирает из
созревших коробочек тонкорунное длинное волокно.
«Какой урожай! — думает Айсолтан. — Вот он
весь как на ладони. Но если ударит мороз, урожай
утечет между пальцев, как вода. Сентябрь и
октябрь — решающие месяцы в сборе хлопка. В начале
октября должно быть собрано уже больше половины,
а как соберешь, когда хлопок не раскрывается?
Полгода работало наше звено на этом участке. Сколько
труда! Сколько надежд! Это же наша гордость, наша
радость... И все это может пропасть! Как выполним
мы тогда наше обещание? Как соберем семьдесят
центнеров с гектара? С какими глазами поеду я в
район? Что отвечу Москве, когда девушки-текстильщицы
протянут к нам руки, спросят: «Где же хлопок,
Айсолтан ? »
Слезы подступают к глазам Айсолтан. Она
выпрямляется, смотрит на быстро бегущие по небу
низкие ровные облака.
«Солнце, дождь... Почему мы не научились еще
управлять ими? — думает девушка. — Какие урожаи
снимали бы мы с наших полей, если бы могли, когда
нам нужно, сказать солнцу: «Грей»—и дождю:
«Пролейся!» Почему ученые не отдадут этому зсе свои
силы и знания? Заглянули бы они сейчас в мое сердце!
Они, как видно, не спешат — сидят там, в своих
лабораториях. А я спешу, не могу не спешить. Ведь
хлопок, хлопок может пропасть! Тысячи пудов «белого
золота»! Членам звена в глаза смотреть не могу,
словно это я во всем виновата. Да и они тоже, с кем ни
поговори, чуть не плачут...» — И слезы опять
навертываются на глаза Айсолтан.
Аннак в сдвинутой на затылок шапке, в промокшем