Айвазовский
Шрифт:
Карл Павлович тяжело переносил любые неприятности, холод, непризнание, заслуженные и незаслуженные попреки, смерти же друзей буквально валили его с ног, заставляя надолго погружаться в хандру и печаль. Если его не останавливали, прославленный художник мог запросто, позабыв обо всем, отправиться по петербургским трактирам в поисках сомнительных компаний и новых охочих до выпивки друзей. После таких приключений он мучился похмельем, удивляясь на то, что Ованес не склонен справлять юбилеи достославного господина штофа и ведет крайне трезвый образ жизни.
«Не любит вина?! Чтобы парень, родившийся в Крыму, не любил хорошего вина?! Странно…»
На что Айвазовский вежливо отвечал, мол, не приучен, всякий раз зарекаясь про себя когда-нибудь перенять эту ужасную
Впрочем, Брюллова можно было отвлечь от горестных дум, часами читая ему какую-нибудь занимательную книжку, какую он выбирал сам, Айвазовский играл ему на скрипке или рассказывал о своем ненаглядном Крыме.
Матушка рассказывала, будто в давние времена в деревне Мисхор жил крестьянин Абий-ака с красавицей дочкой Арзы. Все соседи любили приветливую и хорошенькую Арзы, был у нее и жених. Как красивой девушке без жениха? Но рядом крутился и старый турок Али-баба, о котором ходили слухи, будто бы вместе с пиратами он крадет красивых девушек, чтобы продать их затем в гарем к султану. Все обожали очаровательную Арзы, она же больше всего на свете любила сидеть подле старого фонтана и мечтать.
Однажды, когда сидела Арзы у фонтана, ее выследили морские разбойники. Они схватили девушку, заткнули ей рот платком и быстро отнесли на корабль.
Через несколько дней Али-баба и его шайка доставили Арзы во дворец султана в Константинополь, где за нее отвалили много золота.
Вся деревня поначалу печалилась о судьбе Арзы, а потом решили, мол, стерпится — слюбится. Привыкнет наша красавица ходить в шелковых платьях, носить золото. Привыкнет и к султану. Будет поживать и добра наживать.
Но Арзы так и не смирилась со своей участью. Меньше чем через год родила она сына, но и он был ей не в радость. Мрачной тучей бродила наложница султана по его роскошному сералю, понимая, что живой ей отсюда не выбраться.
И вот однажды поднялась она вместе с ребенком на угловую башню султанского дворца и бросилась в пучину Босфора. Было это ровно через год после того, как ее похитили из родной деревни.
Погибла несчастная Арзы, но в тот же день к крымскому берегу подплыла русалка с младенцем на руках. Морская дева вышла из воды.
С того дня каждый год день в день русалка выходит из моря и сидит возле своего фонтана. Люди ее там часто видят.
Брюллов слушает сказку, думая о чем-то своем, история явно не задевает его сердца. И это чувствуется.
— О чем вы думаете?
— О Кипренском, — Карл Павлович на мгновение затихает и затем, вдруг просветлев лицом, поднимается на ноги. — Хотите, я расскажу вам, любезный Ваня, Иван Константинович, как в Риме провожали нашего дорогого Ореста Адамовича? — Он лукаво заглядывает в лицо окончательно сбитого с толка молодого человека, а тут есть от чего растеряться, Кипренский-то помер в Риме, а Карл Павлович сидит в Петербурге, никаких похорон видом не видывал, а еще и рвется рассказывать. Очевидец — тоже мне!
Но Брюллова уже не остановить:
— Видите ли, дорогой мой Иван Константинович, мне не обязательно видеть похороны Кипренского, чтобы поведать в деталях, как они проходили, потому что в то время, когда мой друг отдал Богу душу, в Риме праздновали карнавал. А значит, его покрытый черным покрывалом гроб должен был двигаться через толпу разодетых в костюмы и маски людей. Представьте: гитары, флейты, волынки, мандолины и все варианты барабанов, плюс колокольчики, браслеты на руках и ногах танцовщиц, трескучие кастаньеты… все звенит, бренчит, вот прямо тут под окном танцует прехорошенькая цыганочка, а в нескольких метрах от нее бьет каблуками черная как головешка испанка в красной юбке с воланами и цветком в смоляных волосах. Над площадью протянут канат, по которому ходит мальчик-жонглер. Разноцветные шары, нет, горящие факелы летят в небо. Огненные колеса плюются золотыми искрами, вино льется рекой. Маски, веера, потешные бои, огромные куклы, и среди всего этого плывет черный гроб с белым крестом. Вот кто-то налетел спиной на идущих впереди носильщиков, гроб покачнулся, изменил
Нет, пожалуй, это уже перебор. Брюллов надевает просторную куртку, и больше уже ничего не рассказывая и не пытаясь сдерживать слез, идет работать. Картина «Вознесение Божьей матери на небо» заказана государем для Казанского собора.
Однажды Ованес хотел, как обычно, заскочить к Карлу Павловичу. Брюллов всегда был рад юноше. Огромные окна мастерской как обычно светились алым закатным солнышком — любимый цвет Брюллова. Ованес приблизился к парадной и только тут понял, что у Карла Павловича, по всей видимости, гости. Во всяком случае, он разглядел тени на красных шторах и замедлил шаг. Удобно ли будет зайти сейчас? Одно дело, когда Брюллов один или в обществе учеников, но сегодня что-то подсказывало, что у художника важные гости. Конечно, Карл Павлович примет его, снова усадит за стол, заставит хорошенько покушать, поднимет тост. Будет шумно и весело, но разве за этим приходит Айвазовский? Нет. Он желает говорить с Брюлловым, и только с ним. К чему нужны эти попойки, в которых зачастую даже толком не успеваешь осознать, с кем пил, о чем говорил?
Мимо пронеслись раскрашенные самым праздничным образом сани, ветер донес женский смех и звуки гитары.
Айвазовский развернулся и прошел мимо ярко освещенных окон мастерской. В тот день Александр Сергеевич Пушкин и Василий Иванович Жуковский заглянули к Брюллову. Рассматривали папку с выполненными еще заграницей акварельками. Особенно понравились зарисовки из турецкой жизни. Пушкин хохотал как ребенок. Каждая новая извлеченная волшебником Карлом из папки акварель встречалась друзьями аплодисментами и взрывом смеха. Самую замечательную «Съезд на бал к посланнику в Смирне» Брюллов припрятал и показал последней. Толстый смирненский полицмейстер спит, развалясь прямо посреди улицы, рядом с ним два его помощника — оба тощие и замученные, охраняют покой любимого начальника. Пушкин долго смеялся, а потом вдруг опустился на колени и утирая слезы принялся буквально умолять Брюллова подарить ему на память полюбившуюся картинку. Обычно щедрый с друзьями и даже мало знакомыми людьми, художник вдруг ни с того ни с сего отказал поэту, соврав, будто бы рисунок давно уже продан и деньги пропиты.
Брюллов будет сожалеть о своем решении долгие годы, а Айвазовский не один раз вспомнит о том, как постеснялся зайти в тот роковой день в мастерскую, где ему всегда были рады. Через неделю Александра Сергеевича Пушкина не станет.
Вечер выдался на редкость снежным, но теплым и приятным, Айвазовский гулял, наблюдая за кружением в свете фонаря крупных снежных хлопьев. Неожиданно ему навстречу вышли двое: Александр Сергеевич Пушкин и Василий Андреевич Жуковский словно соткались из крупных снежинок. Пушкин кутал лицо в высокий воротник, на голове его возвышался цилиндр. Жуковский был одет в теплый плащ и меховую фуражку. Их появление было настолько неожиданным и внезапным, что Айвазовский так и застыл с раскрытым ртом.
— Иван Константинович! Вы? А мы как раз от Брюллова. — Первым протянул руку Александр Сергеевич. — Что же вы не заходите к нам? Наталья Николаевна уж спрашивала. Заходите непременно. Будем очень рады. — Они сели в остановившийся экипаж, а Айвазовский так и остался стоять, смотря вслед удаляющимся поэтам. Снег падал и падал, так что вскоре их следы сделались почти незаметны. И была ли эта встреча взаправду, или, гуляя по городу, Айвазовский увидел сон наяву, осталось загадкой.