Аз Бога Ведаю!
Шрифт:
– Ничего, отоприте! Я разбужу его!
В тот же час ворота открыли, старицу подхватили под руки и привели к колыбели. Княгиня поклонилась Даре и посулила при дворе оставить, если пробудит сына. Старица же поставила пестерь из лыка, свою клюку и молвила не спеша:
– Прежде посмотрю, пришло ли время. Подними завесу!
Княгиня откинула полог с колыбели, и светелка наполнилась светом. Дара склонилась к спящему, залюбовалась.
– Верно говорили, светоносный князь… Ах, цвет лазоревый! Ах, сокол ясный! И спит то как! И дышит легко, что ветерок весенний.
– Уж год как спит, – пожаловалась княгиня. – Не ест, не пьет… И не
Воркуя над княжичем, старица расчесала своей корявой рукой его волосы.
– Согнать сон – не велика забота. Дуну в очи и проснется. И сразу вырастет. Не дитя бы увидала – богатыря!
– Так дунь же, дунь!
Дара же завесу колыбели опустила и отошла. Рука ее корявая, расправилась, помолодели блеклые очи.
– Не след на чадо смотреть, покуда спит. Мой совет, княгиня: ни колдунов, ни прочих ведунов ко князю близко не подпускай. Как воробьи, по зернышку растащат и свет его, и дух божественный. Встанет ото сна глубоким стариком.
– Послушаю тебя, – согласилась княгиня. – Ты токмо пробуди!
– Что проку, если разбужу? – вздохнула Дара. – Тело подниму ото сна, но спит душа его!
– А можно ли пробудить душу?
– Все можно, матушка-княгиня. Но только тому, кто душу его усыпил.
– Кто же усыпил ее? Кто очаровал?
– Нагнать сон доступно многим колдунам и ведуньям… А душу сном очаровать могла лишь одна. Та, что зрит будущее, – старица вдруг засобиралась. – Не тревожь дитя, княгиня, пусть спит. Беда, коль душу русскую не в срок разбудят. Ничего, кроме зла, боле не сотворится. Не обессудь, княгиня, я за это не возьмусь. Кто чары напустил, тот пусть их и снимает.
– Так кто же та злодейка?! – вскричала княгиня.
– Сдается мне, Креслава, – помедлив, проронила старица, – Лишь ей ныне известно, что будет с нами…
– Креслава? – княгиня чуть не задохнулась. – Но нет ее более на земле. Она ушла в Последний Путь…
– Говорят, видели ее. Трехокая она, и ходит между землей и небом.
– Где же отыскать ее? И как?
– Никто не знает, – промолвила Дара и вынула из пестеря шитую золотом рубаху. – Придет срок – сама явится. Помоги-ка мне князя обрядить.
Надев рубаху на спящее дитя, старица взялась за клюку.
– Пора мне… Рубахи этой не снимай ни под каким видом. Она спасет и от дурного глаза, и от супостата, коль вздумает руку поднять. А эту, что от Рожаниц, покуда выстирай и спрячь. Наденет, когда возрастет и ратиться пойдет на Тьму,
– Но как же мне найти Креславу? – взмолилась княгиня.
Дара была уже возле двери, пристукнула клюкой.
– След было бы тебе, княгиня, не гнать ее. Так бы искать не пришлось.
– Ах, мерзкая старуха! – разгневалась она. – Зачем ты приходила? Чтоб упрекнуть меня?
– Рубашку принесла. – Дара притворила за собой дверь и исчезла.
Княгиня бросилась за ней, но ее и след простыл. Напрасно тиуны обошли весь терем, двор, а потом и Киев.
Осталась княгиня в гневе и растерянности. Велела собрать волхвов да ведуний досужих, чтобы помогли они найти трехокую Креславу, а заодно и старицу Дару. Собрались волхвы и ведуньи и на молодого князя смотрели, и на чудную расшитую рубаху, и княгиню слушали, да ничего толком не сказали. Одни утверждали, что нет ныне на земле всевидящих
Ведь чтобы возжечь огонь и просветлить незрячие очи, следует отправляться в путь дальний – тропой Траяна, пройти сквозь мир живых и мертвых, медный посох истереть до рукояти. Это погасить легко свечу – дунул смрадными устами, взмахнул неосторожной рукой, и вот уж нет света! Так и человек иной, от рода бывший со свечой, со светом божьим, не бережет огня, не прикрывает его рукой от ветра злого, а, возгордившись, или раздувает пламя до пожарища, или желает познать тьму, иной, холодный огонь: мол, своя свеча не светит мне, не греет. Был человек – и нет его! А кто родился со светом и сберег его, тому ни жить, ни умирать не страшно. Бог дал огонь, а срок пришел – так взял, чтобы от него другую свечу возжечь. Но коль погашен свет Рода, или иной огонь воспылал в душе человеческой – как тут не страшиться смерти? Перуну покланяйся, Иегове или Христу – все едино, поскольку не вера возжигает свет. Неразумный младенец не ведает ни веры, ни обряда, никому треб не воскладывает но при этом и светел в тридесять против мужа, ум которого и в вере просвещен, и наполнен премудростями. Что получено от рода, то и будет в человеке. Потому детям и говорят – не балуй с огнем…
Как бы там ни было, княгиня на какой-то срок смирилась, покорилась року: чему быть – того не миновать. Но тайно все-таки ждала весны и лебединых стай, замышляя отправиться в долгий путь, уже пройденный – к Истоку Великой Ра. Она, как всякий заплутавший в лесу, пометалась, поискала наугад дороги, и решилась-таки идти по своим следам. Свой след не обманет, и если не смыт дождями, то непременно выведет.
Она ждала весны, но когда растаял снег и вскрылись реки, ушей княгини слух коснулся, что среди гостей, от греков пришедших, есть некий путешественник-чародей, который не только человеку, но зверю или птице может дух вдохнуть. Будто при нем диковины есть – смышленая обезьяна и птица-попугай, оба человеческим голосом говорят. Княгине в тот же час вздумалось испытать, правдива ли молва. Послала она гонца подручного, боярина Претича. Путь рекой Ра был долог, а тут и дела всего – до торжища ступить. Отыскал боярин гостей от греков, изведал суть молвы и так изложил княгине:
– Чародей сей в самом деле народу чудеса показывает. Да только он преклонных лет, хром на ногу и ни волей княжеской, ни по своей охоте идти в терем не желает.
– А ты сулил награду? Подавал злато?
– Ко злату он брезглив, наград не принимает, – отвечал Претич. – Но сказал, если я обыграю его в кости, то исполнит всякое мое желание.
– Так ступай и обыграй его! – велела княгиня.
Подручный боярин, бывалый витязь и боец рукопашный, тут смутился. , – Не умею я играть, матушка-княгиня…