Аз Бога Ведаю!

Алексеев Сергей Трофимович

Возможно, почуял бы воевода скрытый подвох, отправляясь искать сына Люта, если бы не был повязан с ним тайным сговором: отпустить его после тризны и сватовства княгини к Русскому морю, где Лют под видом разбойных варягов зорил городки, брал полон и уводил в Хазарию, чтобы продать там в рабство. Услышав о том, что Лют бросил Киев и тайно отправился в неизвестном направлении, Свенальд гневом объялся. Как мог ослушаться? Не исполнить воли отца? Поступиться выгодным замыслом – посадить на престол потешного древлянского князя?

Потому и поверил княгине, не узрев хитрости ее. С Уж-реки двинулся он прямым ходом к берегам Русского моря, мыслил в пути настигнуть сына и потому не жалел коней. Дружинники

брали по три-четыре подводных, но у берегов Азова многие спешились и вынужден был Свенальд сам пуститься в разбой, угоняя табуны у кочевых племен. Тут же отыскал и след Люта: встречные путники указывали, будто прошлым днем видели некую варяжскую ватагу, следующую к Русскому морю. Будто шла она не дорогой, а окольным путем, дабы не тревожить купеческие караваны – знать, не их грабить намерены…

Встал Свенальд на Лютов след и пошел в догон. Но к вечеру пристали лошади, а сыновья ватага уж вот, в пяти поприщах, не более. Конский помет не остыл, степная пыль не осела. Видно, почуял Лют погоню, и не ведая, кто за спиной, пустился наутек. Старый наемник велел дружине встать на ночлег, а по следу выслал дозор из трех витязей на свежих конях, чтобы остановили сына. Умчался стремительный разъезд в темную степь, Свенальд же со дружиной спать повалился. Долгая погоня и короткие ночевки притомили войско, дружинники поснимали латы и кольчуги и заснули крепко, так что не услышали ни топота копыт, ни ржания встревоженных коней, пасущихся подле стана. А очнулись уж под чужими мечами! В полной темноте бились с неведомым супостатом, четверть часа незримая смерть носилась по стану и разила разоблаченных витязей. Сам же Свенальд, думая, что это напал ночью Лют, не познав своих, метался между порубленными вежами и громыхал на всю степь:

– Ты был любимый сын! А ныне отродок ромейский! И все одно – постой! Отец перед тобой! На кого руку поднял! С кем сечу учинил? Ужо вот я тебя!

Пришли в себя витязи, кое-как дали отпор, и нападавшие исчезли в темной степи точно так же, как появились. А с собою угнали часть коней, отбив от табуна. Покуда не рассвело, Свенальд все думал, что Лют брань учинил, однако среди павших дружинников нашли трех чужаков, сраженных в сече – все долгобородые, и обряжены не в доспехи воинские, а в сыромятину с железными наклепками. Не иначе как разбойные варяги.

Свенальд же в этой ночной схватке до тридцати воинов потерял – треть всей дружины, которую с собой взял. Но делать нечего, к восходу оправились, сели на коней и налегке поскакали по следам ватаги, ибо не могли сдержать обиды, вытерпеть срам. Два дня рыскали по степи, распутывая разбойничьи уловки, и к концу третьего настигли ватагу в балке, охватили с трех сторон и порубили, хотя можно было и в полон некоторых взять. Однако куда идти с таким полоном? Разбойных варягов ни хазары, ни другие купцы не покупали, поскольку не годились они для рабства. Потому живыми взяли лишь одного, чтобы спрос учинить. Плененный ватажник поведал, что кроме них нет никого ни на пути из варяг в греки, ни на берегах Русского моря.

Не поверил Свенальд, зная нрав сына, долгих три месяца рыскал с дружиной по торговым путям, ибо иных не ведал, ездил от Корсуня до Хазарии, от городка к городку – не нашел и следа Лютова. Не мог уразуметь старый наемник, что обманут, поскольку сам отправился в этот поход, чтобы возвратить сына. Не мог он разгадать хитрости княгини, потому и поплатился. Так бы и далее бродил он вдоль морских берегов, да прилетела сюда молва о том, как княгиня на тризном пиру отомстила древлянам. Три дня после этого известия лежал Свенальд в своей походной веже, не рану залечивал – обиду стискивал в своих старых съеденных зубах. Огонь мщения разгорался в душе старого наемника и не терпелось ему в сей же час сговориться

с булгарами или вовсе с дикими гузами да повести их на Киев. И спросить с княгини, куда услала сына, какой хитростью обворожила, коль он нарушил отцовский наказ и ушел из стольного града. Однако подобный шаг был впору лишь безрассудной юности: если княгиня от наемной дружины избавилась, узрев сговор Свенальда с древлянами, если она не побоялась отомстить им, то уж Киев-то отстоит не силой, так хитростью… Поразмыслив так, старый наемник впадал в тоску, и хотелось ему прямо с берегов Русского моря уйти из пределов Руси, податься к ромеям – они примут известного на весь мир воеводу и одарят щедро, а то поклониться хазарскому каган-беку, чтоб взял на службу и послал воевать персидского царя, или напротив, уйти к храбрым персам и воевать хазар.

Было много царств на земле, которые бесконечно воевали либо защищались, и всякому послужил бы Свенальдов меч, да не уйти было старому наемнику из Киева. И держала его не клятва, данная князю русскому – иной корень связывал воеводу с этой землей: все его состояние, все золото, полученное за службу князьям Руси, хранилось за киевскими крепостными стенами, на своем дворе. Иные наемники возили за собой сокровища, куда бы ни поехали – всюду у седла переметные сумы. Однако Свенальд слишком долго служил и много воевал, не был обижен удачей и хозяевами, так что и пять подводных коней не поднимут драгоценной поклажи. Еще Рурик позволил ему поставить в Киеве свой двор и обнести высоким заплотом, и воевода всю жизнь доволен был, что нет нужды таскать за собою золото, что не достанется оно супостату, коль доведется сложить голову на ратном поле. И вот теперь впервые опечалился Свенальд: не то чтобы горевал об оставленных сокровищах, но больно уж не хотел отдать их хитрой княгине. Не желал, чтобы труд всей его жизни стал ее добычей!

Пришел он к городу Родне, что был в устье Роси, и долго стоял под его стенами, не решаясь идти к Киеву. Тут его и застал подручный княгини, воевода Претич, принесший весть, будто владетельная жена прощает Свенальду сговор с древлянами и велит возвращаться в стольный град. Не поверил старый наемник ни в прощение, ни в потешное известие, что княгиня ныне новую веру приняла, новому богу поклоняется – Христу, которым заповедано прощать всякие прегрешения ближних. Знать, еще какую-то хитрость замыслила! Однако пошел за Претичем, всякую минуту ожидая коварства да соображая, как упредить его и вновь не оказаться в ловушке.

То, что он позрел в гриднице, и в голову не приходило старому наемнику: на престоле восседал детина – отрок мужалый; будто Святослав, а будто и не он. А по правую руку от него – княгиня…

– Долго же ты ездил за сыном, – строго и обидчиво вымолвил детина-князь. – Не измену ли замыслил?

– Свенальд – верный воевода, – благосклонно сказала княгиня, ровно защищая его. – Деда твоего не посрамил, и тебе честь и славу принесет.

Опершись на меч, старый наемник молчал. В сей миг почему-то более беспокоил зуд по всему телу – год не снимал ни одежд, ни кольчуги, провонял конским потом, дымом и жареным на огне мясом. Чтобы не показать перед князьями беспокойства своего, Свенальд превозмогал зуд и лишь по лошадиному подергивал кожей.

– Добро, коль так, – рассудил Святослав. – Но сын его, матушка, ведомо изменил нам!

– И сын его – верный витязь, – не согласилась княгиня. – Я услала его на остров Ар в студеное море. По моей воле ушел он, дай срок, и вернется скоро.

– Так что же, матушка, оставим Свенальда служить нам?

– Оставим, Великий князь, – согласилась она. – След земли обустраивать, время дань собирать…

– И владение ему оставим

– С древлянами ему свычней, пусть и далее от них кормится, – решила княгиня.