Аз Бога Ведаю!
Шрифт:
– Последний мой совет тебе, княгиня, – от порога сказал Претич. – Не тщись избавить Святослава от того, что вынес ему суд. Что, ежели спасешь сына, а свет в нем не возгорится более? Тогда погубишь русскую землю.
– Я повинуюсь своему року! – заявила она. – Никому рока не избегнуть. Ступай!
В смятении чувств и помыслов она встретила вечернюю зарю, но вместе с приходом ночи укрепилась духом, покликала Свенальда. Тот был разгневан на княгиню, но встал перед нею молча и лишь метал молнии суровым взором.
– Выкради Святослава из сруба, –
– А что далее? – спросил старый наемник. – Бояре отнимут князя. Никто не волен препятствовать суду.
– Полагаюсь на рок, – смиренно промолвила она. – Я отдала его на суд, я и вызволить должна.
– Взбунтуются бояре! Народ поднимут против тебя!
– Исполни мою волю! – отрезала княгиня. – Будь что будет.
– Добро, – помедлив, выдавил Свенальд. – Послужу еще…
– Я знаю, Святослав посмеялся над тобой, – добавила она. – Но ты мудрый муж, прости неразумного детину. Смертельный час настает.
Отправив воеводу, княгиня усомнилась, что выполнит он волю княжью. Не забудет никогда старый наемник обиды, напротив, может еще и отомстить ему. Должно быть, ныне злорадствует! Но нет иного доверенного человека под руками!..
К полуночи, не теряя холодного рассудка, она решила проститься с сыном, чтобы завтра, при свете дня, не баловать бояр своими слезами. Смерть на колу – великий позор, поскольку приговоренный пригвождался к земле и тем самым лишался Последнего Пути. Не строить для него корабля, не бить последний час и не воздувать огненных ветрил. Казненный навечно оставался в земле, чтобы плоть его пожрали черви. . И тризны по нему не справить.
Суров боярский суд, неотвратим и скор! Был бы обережный Знак – Знак Рода, – детина был бы спасен. Не смел бы крикнуть Претич – смерть! – ибо не князю бы крикнул, а богу Роду. Утративший свой род становится уязвимым и беззащитным…
Скоро уже заря! Надо поспеть, пока не встанет солнце и пока Святослава не вывели из сруба на лобное место! Тайным ходом княгиня покинула терем и направилась было к реке Лыбеди, где на берегу стояли срубы для приговоренных, но тут на пути восстал чернец Григорий, что от императора послание принес и обещал молиться за Святослава.
– Не тужись, княгиня. Ступай в свои покои и почивать ложись, – тихо промолвил он.
– Боюсь за сына… Хочу проститься с ним. Кто его спасет?!
– Святыми молитвами спасен будет, – сказал чернец. – Я молюсь денно и нощно. Услышит господь Иисус Христос, и отрок твой вернется целым и невредимым.
– Как же ты освободишь его от казни? Он к смерти приговорен боярским судом!
– Но есть Божий суд, – спокойно проговорил он. – Он истинный и верный. Вот тебе крест. Утверди его в своем доме, помолись и ложись спать,
– Я не умею молиться твоему богу!
– Попроси его, что ты хочешь, – посоветовал старец. – Материнская молитва услышана будет. На утро же узнаешь, что есть Господня воля и его промысел.
Уж во второй раз этот странник Григорий вселял надежду в ее сердце!
– Прочла ли ты послание, великая печальница? – спросил инок.
В смуте этой и в великой суете ей недосуг было учить язык и письмо греческое, и царский пергамент лежал немой под подушкой ложа…
– Хлопот иных было не счесть. – промолвила она. – И при дворе моем нет мужа, кто б научил читать греческое письмо.
– Добро, боголюбимая, – чернец ей поклонился. – Христовыми молитвами спасется сын – приду к тебе и научу. Тогда и прочтешь… Да токмо смотри, сей крест святой не прячь, как послание. С Господом говорить – годится всяк язык, поелику Христос никого не делит по наречиям. Сам понимает всех, без толмачей, и коль изронит слово – без толмача поймешь. Ну, так ступай с Богом!
Послушав чернеца, она вернулась в терем и повесила распятие в своих покоях. И долго смотрела на него, стараясь привыкнуть к образу мертвого бога. Христос был осужден и. пригвожден к кресту, знать, и его смерть была позорной, знать, и он был лишен Пути. Но по воле бога-отца казненный воскрес и получил небесный Путь. Неужто хазарский бог Яхве сильнее Рода? Не отдал сыновью плоть земле и мерзким трупным червям, хотя и от суда не сумел уберечь…
Но глаз княгини так и не мог свыкнуться с распятым на кресте, и мысль воспротивилась – неужто молиться к навьям?
– Не могу просить тебя ни о чем, – сказала она Христу. – Был бы ты жив, или явился бы ко мне воскрешенным… Ты ныне в покоях моих, как образ смерти, так как же просить у тебя жизнь для моего сына? Боюсь накликать смерть, молясь к тебе. Не обессудь, Христос. Может, ты и сильный бог, а я темная. Не вижу силы твоей, но все равно ты не поможешь сыну Рода. Мы-то ведь все родичи бога, внуки его, а кто мы тебе? Чужие… Не могу же я назваться рабыней твоей. А в покоях моих побудь. Пользы я не жду от тебя, но и вреда ты не принесешь. Мне лучше повиноваться року, чём молиться к тебе.
Ее вдруг поклонило в сон, хотя разум оставался чистым и душа противилась покою: мысль о сыне стучалась в виски с каждым ударом сердца. Помимо воли она прилегла на лавку, прикрытую ковром, и тотчас заснула. И сразу же явился к ней Вещий Олег в образе путника – с посохом и сумой. Княгиня возрадовалась и поспешила сказать ему о сыне, однако князь поднял руку, тем самым запрещая говорить ей.
– Ты спрашивала, где есть еще на земле священный огонь? Кто хранит Изначальный Свет? – Да, Вещий князь…
– Я укажу тебе.
– Мне нет Пути в Чертоги Рода, – промолвила княгиня. – Боюсь разгневать бога…
– Не проси огня у бога; проси его у людей.
– А есть ли люди, что сохранили Свет?
– Есть. В стране Полуденной. – Он подал свой посох, истертый рукой, побитый о дороги.
– В сей же час отправлюсь! – воскликнула она, принимая тяжелый, железный посох. – И сына уведу с собой!
– Оставь Святослава в Киеве, ему не одолеть Пути. И сама не ходи.
– Но как же мне достать огня?