Азбука для несовершеннолетних
Шрифт:
Может быть, еще там, в Варенцах, нужно было решительней нападать на тебя, горячей спорить, доказывать. Но, пойми, есть вещи, о которых нельзя говорить громко. Есть вещи, которые трудно доказывать, – они и так ясны всякому, в ком есть человеческое сердце. Трудно объяснить человеку, что он не должен разрушать стены дома, спасающего его от непогоды, что он не должен сжигать поле, которое принесет ему хлеб, что он не должен убивать сердце, вернее и преданнее которого не найдет никогда на свете.
Да, все лето ты был гостеприимным и очень внимательным. Но что это меняет? Могу ли я ценить человека лишь за то, что он хорошо относится ко мне? Разве это не будет с моей стороны самым отвратительным проявлением человеческого эгоизма?
Вот я, кажется,
Желаю тебе всего, чего желает Анна Филипповна. Большего пожелать невозможно. И вот странно: я зол на тебя, а хочу, чтобы сбылись все твои мечты, потому что это так обрадует добрую и милую старую женщину.
И помни, мой бывший друг, что матерью люди издавна называют свою Родину...»
Это открытое письмо написал писатель Анатолий Алексин человеку, который был беспощаден в своем эгоизме по отношению к матери.
Вполне возможно, что этот же человек, женившись, мог совершать и какие-то отнюдь не эгоистические, добрые поступки, причем руководствовался он как раз эгоизмом.
Эгоизм в той или иной степени свойствен каждому живому существу. Говорят даже, что без него человек бы не мог добиться чего-то большого, не смог бы защищать себя в биологической среде. Ученый Ганс Селье считает даже: если ты хочешь, чтоб тебя любили (а это нужно!), то ты из своих же эгоистических соображений должен добиваться этого, то есть делать что-то хорошее для других, порой отказываясь от того, что нравится тебе. Вот почему даже самые большие эгоисты способны отказываться от своего эгоизма во имя своего «я», во имя того, кто их любит, оберегает, заботится, чтобы не потерять этого человека.. Парадокс? Нет, еще одна сложность человеческой психики, в которой все так неоднозначно.
Есть понятие, противоположное эгоизму – альтруизм. Альтруизм предполагает постоянную способность человека поделиться чем-то с другим, даже неблизким тебе человеком, способность делать добрые дела всегда и везде, где требуется твоя помощь.
«Литературная газета» как-то рассказала о женщине по фамилии Деревская и о ее муже. В 1942 году, когда осиротели сотни и тысячи детей, она взяла на воспитание 17 человек, а потом еще, и всего за время войны она воспитала 48 детей. Она награждена была орденом Трудового Красного Знамени. Около трех десятилетий муж и жена Деревские несли нелегкое бремя большой семьи. Жили они дружно, оба были работящие, на все руки мастера, оба уважали друг друга (конечно, только в такой обстановке это и могло быть). Летом у них организовывался семейный трудовой лагерь. «Огородная бригада» работала весело, с шутками. Мать говорила: «Не умеешь – научись, не можешь – не берись, пообещал – сделай».
А. Н. Деревская и ее муж, конечно, совершили настоящий подвиг, их альтруизм безграничен. Подобный альтруизм является порождением нашего общества. Ведь коммунизм предполагает заботу о других, об обществе в целом. Поэтому альтруизм входит в понятие коммунистической нравственности.
В. И. Ленин говорил: «Коммунизм начинается там, где появляется самоотверженная, преодолевающая тяжелый труд, забота рядовых рабочих об увеличении производительности труда, об охране каждого пуда хлеба, угля, железа и других продуктов, достающихся не работающим лично и не их «ближним», а «дальним», т. е. всему обществу в целом...» Способность человека думать об этих «дальних» – это способность человека коммунистического общества.
Этика
– философская наука, объектом изучения которой является мораль, ее природа и сущность, структура и функции, происхождение и развитие. Этикой иногда называют также нормы поведения в обществе и в отношениях с другими людьми, предписываемые особым общественным или профессиональным статусом человека.
Однажды, когда я, по обыкновению, готовился дома к очередной лекции, ко мне ворвался Эдуард – мой давнишний и хороший друг. Крайне возбужденный, он с ходу, забыв даже сказать «здравствуй», обрушил на меня лавину вопросов. Смысл их сводился к одному: почему в окружающем нас мире так много мерзости?
– Я ехал на электричке, – начал разговор Эдуард. – Утром в часы «пик» пассажиров, как всегда, уйма. В Малаховке едва поезд остановился и открылись двери, как плотная толпа устремилась к вагонам. Мгновенно были заполнены проходы, тамбуры, а люди все еще штурмовали электричку, надеясь отыскать просвет в этой спрессованной массе. И неожиданно один из пассажиров, пробивавшихся к двери, – мужчина лег сорока, с бородкой, – упал. Упал на перрон и, очевидно, ударился головой об асфальт. И ты знаешь, люди не выпрыгнули из вагона, не подняли его, не помогли. Наоборот, они сжались теснее, чтобы быстрее закрылась дверь. И только когда поезд тронулся, я увидел, как к нему подбежали несколько человек из тех, что остались на перроне. Скажи мне, что происходит? Ведь ты занимаешься этикой, изучаешь нравы. Откуда такое равнодушие к чужому горю?
Я был поражен. Не взбудораженным состоянием моего друга, он вообще отличался экспансивностью характера, резкостью суждений и потому часто терял внутреннее равновесие. И не его внезапно проснувшимся интересом к этике, которую он раньше был склонен игнорировать. Нет, удивление мое было вызвано одним необычным совпадением.
Эдуард впервые по-настоящему приобщался к этическим размышлениям. Став свидетелем и участником драматической ситуации, когда люди своим поведением попирают те ценности, которые они же на словах исповедуют, он оказался поставленным перед проблемой: почему человек не всегда делает то, что он должен делать? Почему он рассуждает широко и гуманно, а ведет себя подчас мелко и подло? Вопросы эти приобрели для него глубоко личный смысл, и по всему чувствовалось, он решился заглянуть в свои собственные моральные бездны.
Поразительное совпадение состояло в том, что та же самая причина – конфликт между реальными правами и моральной идеологией, между безобразными поступками и красивыми словами, – которая заставила Эдуарда задуматься над вопросами нравственности, в свое время решающим образом стимулировала появление этики как науки. Отдельный человек в подобном случае, сам того не ведая, повторял путь человечества.
– Дело не в этом частном случае. Он просто высвечивает то, на что мы обычно трусливо закрываем глаза. Посмотри, что происходит в мире. Какие-то юнцы убивают взрослого человека, убивают за то, что он не дал им закурить. А ведь у него, быть может, вовсе и не было сигарет... А они, они ведь учили: человек – это звучит гордо!
Вспомним нашего профессора Бруткина – за что его выгнали? Забыл? За то, что брал деньги. Собирал их, как чеховский Ионыч, где только мог. По трешке, по пятерке – за каждую хорошую и отличную оценку брал. Можно сказать: исключение. Допустим. Хотя профессор-взяточник, если это и исключение, то исключение, друг мой, весьма многозначительное. Но те, кто давал, сотни молодых людей, как быть с ними? Тоже исключение? Какие извращенные понятия должны быть у человека, который думает, что будто бы можно купить знания, словно творог в магазине? Может, для контраста напомнить тебе, чем мучился и страдал умирающий Коперник? Он скорбел о том, что не пришлось ему в жизни увидеть планету Меркурий. И вы, вы после этого пишете о прогрессе нравов? Кто-то говорил, что моральность человека полнее всего проявляется в малом. В большом ее можно скрыть. Неплохо сказано. Обратимся к мелочам. Побеседуй с продавцами магазинов самообслуживания, и ты узнаешь, скольких «мелочей» недосчитываются они за день. Или такая «мелочь»: часто ли ты встречаешь молодых людей, которые вскакивают, например, в общественном транспорте, чтобы уступить место старикам, женщинам? Не часто. Зато школьников, которые бегут, обгоняя и отталкивая пожилых и старых, чтобы усесться поудобнее самим, ты видишь почти ежедневно.