Азиатская Европа (сборник)
Шрифт:
Все налицо, все было рядом.
Нарождалась ветвь христианства, лишенная мифов и предрассудков «греческой веры». Ее и задумал император Феодосий. Конечно, медленно росла она, как дерево на утесе. Долго жила в себе — крепла, собирала силы.
…Наконец, в 495 году римского епископа Геласия римляне объявили Наместником Христа. К нему, вслед за коптами, обращались по-тюркски «апа», «папа» (святой отец). Титул алтайский, он пришел в Европу через Александрию. На рубеже II–III веков так в Египте звали главу «индийских общин», то есть сторонников Единобожия. Надписи на коптских иконах сохранили это древнее слово. Оно также относилось к святым и монахам, живущим вне этого мира.
Aпa (aбa, баба, папа) в древнетюркском языке, как известно, означало не только «отец», но и «святой отец», «духовный отец». Слово входило составной частью в титулы духовных наставников: скажем, кул апа (буквально «отец раба Божиего») или кул апа уруну (буквально «знамя отца раба Божиего»).
Хотя «официальная номенклатура, используемая в католическом церковном праве», не употребляет слово «папа», оно фигурирует в церковных документах начиная с раннего Средневековья как общепринятый титул епископа Рима. Можно только догадываться, какое значение играл этот неофициальный титул для его обладателей, если в 1073 году папа Григорий VII заявил, что право носить титул «папа» принадлежит только римскому епископу.
Одним из главных начинаний первого папы был Декрет о принимаемых и не принимаемых церковных книгах (Decretum Gelasianum de libris recipiendis et not recipiendis), им он отверг греческие мифы, которые дискредитировали христианство. Так появилась апокрифическая литература, то есть отвергнутая. Сюда вошли, например, Путешествие апостола Петра, Евангелие от Андрея, книги о детстве Христа и другие. Часть их, заметим, была откровенным плагиатом с тюркских богослужебных книг, дописанных неумелыми авторами.
Иначе говоря, Римская церковь первой выступала за чистоту теории христианства, за освобождение его от языческих традиций. Этот ее шаг отличала дерзкая смелость, все-таки Рим конфессионально подчинялся Константинополю. Греческий патриарх здесь ничего не смог изменить, то была воля папы. И Неба.
За то решение духовенство Алтая, признавшее идею католичества, вручило папе перстень с крестом и рыбой, такой же, как у верховного священнослужителя Алтая. Перстень поныне передается новому папе по наследству, он знак власти в Римской церкви. Знак католичества — союза! Это, пожалуй, самая древняя и самая дорогая реликвия Ватикана, но ее история с некоторых пор не афишируется.
Подобные перстни с такими же символами находили археологи на пути Великого переселения народов. Например, халцедоновый перстень с изображением рыбы найден при раскопках в Маргиане в Средней Азии. Находка датируется рубежом новой эры и относится к периоду Парфянского царства.
Честь возвысить католическое христианство, сделать его религией Европы досталась папе Григорию Великому. Не тюрку, а римлянину! Он родился в 540 году, в семье сенатора, выучился на юриста, занял пост префекта (правителя) Рима, смерть отца принесла ему огромное состояние. Однако юноша не взял богатство, отдал монастырю в Монте-Кассино. И о префекте заговорили как о помешанном.
Но было совсем не так. То был гениальный политический ход, который по своим последствиям не уступал начинанию Феодосия, а, возможно, даже и превосходил его…
Надо заметить, монастыри (и традиции монашества) — особая мелодия духовной музыки, ее латиняне не слышали, она была слишком высока для них. Эти институты духа пришли на Запад вместе с Великим переселением народов, слово «аббат» у тюрков значило «около отца» (абата) … Здесь своя долгая история, она началась до новой эры на Алтае и получила продолжение на Среднем Востоке и в Индии, затем в Северной Африке, потом на Западе.
Вопреки распространенному заблуждению, первые монастыри не были учреждены Церковью. Более того, основатель западного монашества египтянин Пахомий Великий (умер в 348) вообще не был христианином. Известно, что первые монахи, «как и сам Пахом, не знали греческого и не были искушены в богословии». И когда Афанасий Александрийский, печально знаменитый «вождь Церкви в борьбе с арианством», хотел посвятить Пахомия в священники, тот просто спрятался от него.
Основатель монашества в Западной Европе Иоанн Кассиан (360–435), главный теоретик монашеской жизни, учил: «Вот старинное изречение отцов… монах должен всяческим образом избегать женщин и епископов» (выделено мной. — М. А.). Монастырь на Алтае был неким «наддуховным» институтом, он не подчинялся никому, кроме Бога и собственной совести. Здесь тюрки растили зерна новых знаний, здесь, вдали от мирской суеты, их монахи познавали глубину Божественного учения. Идеи, традиции, книги в древности рождались именно там. Ничто земное не занимало монахов, этих земных небожителей… Ведь из них выбирали духовных наставников правителям.
В раннем Средневековье и европейские монастыри не подчинялись Церкви, они жили той же самостоятельной жизнью, по-своему влияя на становление христианской традиции. Появление монашеских орденов на Западе было не чем иным, как окончательным подчинением монастырей папе римскому, вернее, подчинением свободы мысли общества земному человеку, пусть и названному «Наместником Христа».
В Европе один из первых монастырей открыли в 381 году, сделал это епископ Амвросий, «неистовый» кипчак, служивший в Милане. Его монастырь был знаменит. Собственно, именно этот центр божественности и придавал Милану уникальность святого места. Здесь находилась колыбель теории католичества и его знаменитого монашества.
Подобного Рим не видел и не знал. Даже не догадывался. Монастыри страшили латинян, монастырская жизнь казалась им чужой, пугающей. Поэтому Церковь долго не принимала монастыри в свое лоно, и они стояли отдельно. По алтайской традиции монашеский постриг принимали лишь дети кипчаков, те, которых еще до рождения родители назначали на служение Богу. Таково правило.
Пришельцами крепло ядро Католической церкви. Хотя, конечно, путь в монастырь не был закрыт и для коренных европейцев, однако они долго избегли его. В 451 году монастыри вошли в состав Церкви, о них заговорили в Риме и в Константинополе, но заговорили скорее как о восточной экзотике. Все-таки мало кто понимал их назначение.
Именно «восточной экзотикой» оставались они. Для латинян и греков то была очередная причуда тюрков. Не более.
Однако, став христианскими, монастыри явили собой печальное зрелище, особенно в Византии, они отчаянно бедствовали, и ни о каких духовных исканиях речь там не шла. Мощнейший институт духа жил впроголодь, весь в себе. Ему не находилось места в религии, потому что не пришло время. Европа крестила язычников, силой армии и палки прививала населению вкус веры. Ей было не до монастырей.
В монастырях Дешт-и-Кипчака жизнь шла иначе, монахи там жили отшельниками, отдавая себя молитве и познанию истины. Но опять же по традиции «белой веры», на Алтае искали Божественную истину не все монахи. Были так называемые «служивые» монахи — те, кто наставлял приходивших в монастырь, кто уходил проповедовать на чужбину, — они не вели духовных исканий. Они, добывая хлеб и совершая требы, решали насущные задачи монастырских будней.
Философов же считали по пальцам одной руки, их ценили чрезвычайно. Они — золото народа, его независимый ум… Отсюда — гармония, которая отличала «белую веру», ее удивительная цельность, проявлявшаяся в том, что служба и духовный поиск жили рядом, обогащая друг друга. В алтайских монастырях выковывали тот самый стержень, который придавал религии упругость и стойкость. Отсюда, из этого мозгового центра, следили за стройностью обряда, за правильностью традиций, готовили богослужебные книги — словом, наставляли на служение Богу Небесному… То же теперь делали на Западе. Но уже для католичества.