Азиатская Европа (сборник)
Шрифт:
Византии важно было принять и расселить новых людей, закрепить их за собой. Она готова была идти на любые условия. Великое переселение народов как бы входило в свою заключительную фазу — континент был покорен, и волны людской реки, не находя иного применения, начали утверждение новой империи, Византийской… Одна волна словно гасила другую. Или, наоборот, усиливала ее?
Внешне казалось, что два геополитических партнера (Дешт-и-Кипчак и Византия) делили место рухнувшего Рима, его пространство, однако при детальном рассмотрении ситуация выглядела иначе — масштаб событий был куда шире. Без осознания того, что Византия — это сплав эллинского и тюркского, понять иные события, случившиеся тогда, вряд ли возможно. Влияние Востока на Запад там было сильно, его отмечают все специалисты по культуре Византии. Причем доля тюркского вклада ничем не уступала греческой, а может быть, была весомее, потому что армяне, албаны, сирийцы, копты и другие народы, входившие в состав Византии на правах подданных, стали союзниками тюрков.
Византия, выступающая от лица Запада, не считалась страной греков, хотя те и стояли у власти. В ее этническом массиве эллины составляли все-таки меньшинство и были в явной изоляции. Их позиция в «греческом» государстве оставляла желать много лучшего, хотя их руки действительно держали жезл власти. Однако император был безвластен, его действия в IV веке носили скорее показной, ритуальный характер.
Власть — это армия, это — государство, это — религия, наконец. То, чего у греков не было.
Дешт-и-Кипчак же, наоборот, в IV–V веках не знал проблем власти, Небо улыбалось ему. Он был этническим монолитом, центром культурных традиций. Там, в городе Дербенте, размещался Патриарший престол, где ваяли новый образ жизни для миллионов людей, отвергших язычество.
Если смотреть на ту эпоху с «высоты птичьего полета», то можно утверждать: на Западе шло возрождение народов бывшей Римской империи и руководили им тюрки. Пороки античного Рима не исчезли бы сами, без замены их на что-то другое, более достойные культурные ценности, например. Тюрки привлекали к себе европейцев верой в Бога и культурой.
Такое «разделение труда» конечно же не устраивало Запад. Едва почувствовав случай, греки собрали Никейский собор и в 325 году объявили о «своем» христианстве, вернее, о своей новой религии, став тем самым вторым идеологическим центром. Они сами утвердили себя на роль пастыря… То была заявка на раздел Европы.
Пожар большой войны грозил стать делом ближайшего времени.
Судьбу Византии мог решить любой неосторожный шаг, любое оброненное не к месту слово. Греки понимали это, поэтому своих проповедников направили на Ближний Восток, в Египет и в Малую Азию — подальше от Европы. Им важно было «найти» корни греческого христианства не в тюркской среде, придать им иную философскую базу, обогатить мифами. Все это требовало времени и сил. А главное — осторожности.
За христианскими проповедниками шли солдаты, византийская армия расширяла не религиозное, а политическое поле на Ближнем Востоке, превращая соседние страны в колонии. Греки жили будущим, работали на него, потому что настоящее у платящего дань зависимо и печально.
Их желание стать хозяевами своей судьбы по-человечески понятно, но оно не могло не привести к тайной дипломатии, к двойной игре, к двойным стандартам. Или — к политике интриг, которая отличала Византию с первых минут ее рождения. Император Константин, этот первый «христианский император», маску двуличия не снимал с лица, даже когда ложился спать. Его слабость духа проявилась самым неожиданным образом.
Этот основатель христианства первым же и раскаялся в нем, когда понял, что выбрал тупиковый политический путь для страны. После Никейского церковного собора и последовавшей за ним экспедиции на Ближний Восток император осознал, что совершил непоправимое. Понял последствия своего шага в противостоянии Богу! В том была заслуга его сестры, женщины набожной, открывшей брату глаза на природу Бога, она познакомила его с «гностицизмом».
Поворот в сознании императора поразил бывалых людей — «найти» на Ближнем Востоке святыни раннего христианства и отказаться от них? На такое решится не каждый. Но именно тот обман и преобразил Константина. Человек переродился, поняв простую истину, известную любому тюрку: Бога нельзя обмануть. Он видит все.
Еще вчера этот сторонник христианства отправил епископа Ария в ссылку, велел сжечь его труды, а тем, кто упомянет нечестивца, грозил казнью, теперь отказывался от своих слов. События повернулись вопреки приговору. Ария освободили, его ждало торжественное возвращение в лоно Церкви не потому, что он покаялся, отказавшись от своих взглядов на природу Христа. Нет.
Точку зрения изменил сам Константин!.. Он признал ее ошибкой.
Создатель новой религии превратился в ее разрушителя. До конца дней своих «христианский император», так зовут его энциклопедии, боролся с христианством, он не находил себе покоя — совершенный грех мучил его… В последние минуты жизни Константин решил-таки креститься, уже на смертном одре. Но в тюркскую веру! Крестился в 337 году по восточному обряду! Из рук священника принял крест Тенгри. И умер успокоенным.
Несомненно, то был триумф алтайской духовной культуры. Она казалась чудом. Константинополь о Христе вспоминал теперь редко, у его алтаря стояли тюрки, которые понимали, что их вера сильнее. Предсмертное крещение императора сильнее утвердило ту мысль в сознании народа.
Однако бедой для Византии было даже не поругание официальной религии самим императором, а то, что общество раскололось по религиозному признаку. Это был итог, которого не ждали. В стране противостояли друг другу два лагеря — ариане, то есть сторонники епископа Ария, настроенные на объединение с Дешт-и-Кипчаком, и христиане, мечтавшие создать свою независимую империю, чтобы вести свою духовную партию. Значит, и свою политику.
Впрочем, не исключено, что не духовное противостояние, а разброд, начавшийся в обществе, обеспокоил Константина, бороться с ним император не мог. Джинн вырвался на свободу. Правителей-греков теперь отличала неуверенность, они старались сохранить лицо, как артисты при плохой режиссуре.
Понимали, новая вера беспомощна, она не творит чудес. Видимо, поэтому число христиан стремительно падало: в Константинополе счет шел на десятки — приближенные ко двору да примкнувшие к ним. Все. То был скорее фетиш, чем религия. А к 378 году в Константинополе сторонников «константиновой веры» почти не осталось, даже среди придворных… Это зафиксированный историей факт.
Отвернувшись от христианства, народ, естественно, перестал признавать и власть «христианского» императора. Надвигался хаос. Даже дети и внуки не вспоминали Константина добрым словом. Почва уходила из-под ног правителей. Все шло к тому, что страна вот-вот станет каганатом Дешт-и-Кипчака. Или развалится.
Волосок, на котором висела власть, натянулся до звона.
Грекам требовались немедленные действия, чтобы преодолеть кризис и сохранить трон. Но они ничего не смогли предпринять и уступили трон тюркам. Новый император Грациан, сын Валентиниана (того самого «белокурого» римлянина) сразу нашел ключ к спасению. Он закрутил гигантскую интригу, в сетях которой оказалась Европа, лицо Запада было сохранено. Возможно, решение ему подсказал епископ Амвросий, влияние которого при дворе с тех пор стало огромным.