Азиатская Европа (сборник)
Шрифт:
Непобедимого Аттилу победили не римское войско, не объединенная армия Европы — собственное величие. Тяжелейшее это бремя. Оно раздавило Аттилу, он забрал мир у своего народа! После смерти полководца осталось сто восемьдесят четыре (!) сына, девочек не считали. Могли ли претенденты на трон отца сидеть спокойно, имея в жилах кровь самого Аттилы? Конечно, нет. Начались жесточайшие междоусобицы… Тюрки дрались сами с собой. Пока не надели на себя ошейник раба…
Народ раскололся.
С них, с этих осколков, началась история бургундов, савойцев, хорватов, баварцев, саксонцев, каталонцев, сербов, чехов, болгар и других «малых народов» Европы, которые в представлении европейских историков вдруг возникли из ничего… Будто с неба упали.
После Аттилы Великая Степь разделилась на враждующие каганаты, улусы, семьи… Начался бой всех против всех. Междоусобицы никогда не стихали. Продолжаются они и поныне. С неприязнью к ближнему входило и уходило из жизни каждое новое поколение.
И поспорили братья промеж собой, И вымали мечи булатные, И рубили друг друга до смерти, И, рубяся, корились, ругалися, И брат брата звал обманщиком. Наконец полегли до единого… И доселе их внуки рубятся, Все рубятся за правду, за истину, На великое себе разорение.Слова эти оставил поэт Алексей Константинович Толстой. О его тюркском происхождении говорят и родословная, и фамильный герб, и, конечно, стихи, в которых он глубоко и проникновенно передал старинные степные предания.
О гуннах, то есть о кипчаках, написано много, они, мол, диким валом прокатились по Европе и исчезли… А как возникли эти дикие орды? Кто их растил, одел, кормил? Обучил военному искусству, вооружил, наконец. Требовались же огромные материальные затраты.
На ровном месте самое сильное в мире войско не появится! «Кто не вырастит жеребенка, тот не сядет на коня», — учит тюркская пословица. Семьсот лет растили кипчаки «своего жеребенка», тогда они стали всадниками, всколыхнувшими мир… Много вопросов пришлось задать, чтобы открыть картины двухтысячелетней давности.
К. Тимирязев «Фамилия Тимирязевых происходит от выехавшего в 6916/1408 году к великому князю Василию Дмитриевичу из Золотой Орды Ибрагима Тимирязева… Фамилия Тимирязевых восходит к имени собственному… „железный воин“»
Заинтересовавшись геологией Алтая, я понял, почему именно там зародилась новая металлургическая технология: здешняя руда очень богата железом и полезными примесями… Потом внимание привлекли слова «Багатур-Тенгри», их сохранили китайские летописи. Так тюрки две с половиной тысячи лет назад назвали нового Бога Небесного, который открыл им тайны железа.
И возник вопрос: а что мы вообще знаем о духовной культуре древних тюрков? По крупицам собирались сведения о Тенгри-хане.
Культ нового Бога, очевидно, был связан с железом. Но почему? Не случайно же в древности железо называли «небесным металлом»… А не метеориты ли и помогли «создать» этот культ? Небесные камни познакомили древних людей с «металлом неба»! Потом возник культ Бога-кузнеца, переросший в веру у людей, познавших силу небесного металла… Только с конкретного могла начаться религия! Вера в Бога Небесного, в его карающий и защищающий стальной меч.
Тюрки прежде были язычниками. Но новый Бог изменил их. Тенгри стал сердцем тюркской духовной культуры. Всевышний и сделал народ непобедимым.
Алтай, даровавший тюркам дух и Бога Небесного, — святыня тюркского народа! Предки обожествляли Родину, называли ее раем земным. Это острое чувство осталось в крови кипчаков. Ностальгия — болезнь тюркская. Она была, даже когда не было тюркского языка и только зарождалась речь. Люди уже тогда с восторгом смотрели на вершины Алтая и не могли жить без них.
Л. Толстой Имя родоначальника фамилии Толстых «Индрис произошло из арабского имени собственного… „мужественный, храбрый“». Геральдические признаки в гербе фамилии Толстых — стрела и ятаган также свидетельствуют о степном происхождении этого рода
Древние тюрки почитали гору трех вершин Уч-Сумер. О ней сложены легенды. Центр мира! Здесь устраивали моления и праздники… Около этой горы и поныне не охотятся местные жители, громко не разговаривают — священное место. Показательно, в буддийской мифологии гора Сумеру — универсальный космогонический символ.
Позже на Алтае поклонялись и другим вершинам — Хан-Тенгри, Борусу… Им, святым горам, доверяли ритуальные рисунки, а потом и священные тексты. Слово и образ на камне слились воедино, став на века духовной традицией. Отсюда торжественность молитв и убранство храмов… Отсюда иллюстрации книг и летописей…
Но особо почиталась гора Кайласа на Тибете. Она была местом паломничества для тысяч людей. Сюда, к Кайласе, по преданию, спускался Тенгри-хан.
Контуры священных Кайласы и Уч-Сумер приводили в трепетный восторг людей, поверивших в Бога Небесного. Эти горы, видимо, подсказали тюркам идею храмовой архитектуры… Ее простота и изящество поражают. Все это звенья одной цепи, которая начиналась на Алтае.
В Степи традиции почитания гор конечно же не забылись: на равнине люди создавали «копии» священных гор! Сперва отсыпали курганы — рукотворные килисы, около них собирались на молитву. Потом храм стал символом священной горы. Но молились по-прежнему рядом с храмом, на специальной площадке… В Степи все было, как прежде на Алтае: традиции берегли и дополняли.
Кушанский воин
Кипчаки, храня в душе Бога Небесного, запечатлевали Его образ на камнях. То было напоминание о Боге, оно очищало душу, настраивало на общение с Создателем. Отсюда — «икона» или «айконе»… Поразительны глубина и простор мысли наших предков, по сути для них храмом оставался весь окружающий мир, накрытый куполом Вечного Синего Неба — Тенгри. И чем глубже постигали тюрки образ Тенгри-хана, тем больше обращений было к нему: «Бог», «Алла», «Ходай», «Господи» — взывали они к Всевышнему… Каждое имело свой смысл. Позже эти тюркские слова, слегка переиначенные, вошли в лексикон других религий и народов.
…Медленно открывалась мне Родина — забытая, поруганная. Но моя!.. И тем любимее становилась она. Помню, как обожгли однажды строки Ивана Алексеевича Бунина. В его стихах я узнал себя и всех нас.
Они глумятся над тобою, Они, о Родина, корят Тебя твоею простотою, Убогим видом черных хат… Так сын, спокойный и нахальный, Стыдится матери своей — Усталой, робкой и печальной — Средь городских его друзей, Глядит с улыбкой состраданья На ту, кто сотни верст брела И для него, ко дню свиданья, Последний грошик берегла.