Азиатская Европа (сборник)
Шрифт:
«Григорис» и «Джарган» — сходства на первый взгляд немного. Однако при написании латинскими и греческими буквами имена выглядят почти одинаково и читаются тоже одинаково. (Напомню, окончание «-ис» в имени Григорис — дань более поздней греческой моде.)
Возможно и другое, подумал я, — имени Георгий тогда просто не существовало, оно могло появиться после смерти проповедника. Равно как и другие его имена: Джирджис, Гюргий, Юрий, Егорий, Юрай, Иржи, Джордж, Геворг, Ежи, Георг, Уастыржи… Имен действительно много, но все они (что должно бы удивлять, а не удивляет!) относятся к одному человеку.
Однако первыми в этом ряду я поставил «Григорис» и «Джарган»… Так мне казалось правильнее еще и потому, что византийский император Константин, закладывая знаменитый храм святого Георгия, поначалу дал ему имя Григория. Факт, которым трудно пренебречь… То было время, когда в новой столице империи — Константинополе все строилось по-новому, и храмы в том числе.
Едва ли не первым начинанием Константина — союзника кипчаков! — стал храм в честь святого Григория. Но с VI века за храмом закрепилось имя Георгия. Почему? Историки полагают, что «под влиянием разраставшегося культа Победоносца не только в рукописях, но и на деле храмы, построенные первоначально в честь Григория, переименовывались сперва в простом народе, а потом и в официальных сферах». {21} Возможно… И тем не менее первоначально древние храмы святого Георгия носили имя Григория-Григориса! Действительно, почему?
Любопытно, до VI века церковные деятели оставляли за собой имя, полученное при крещении, то есть светское имя. Первым, кто нарушил эту традицию и сменил себе имя, был римский епископ Иоанн II (533–535 годы папства). В миру его звали Меркурий, и, став папой римским, он посчитал свое имя непристойно языческим. С тех пор и поныне в церемониал избрания папы римского вошел обычай: декан кардинальской коллегии, убедившись, что избранный согласен занять трон в Ватикане, задает ему вопрос: «Какое имя ты хочешь принять?» Значит, только с VI века в христианстве появилась традиция менять светские имена на церковные. И возможно, смена именно в VI веке светского «Григорис» на церковное «Георгий» не была чем-то неожиданным — ни для людей, ни для храмов, носящих имена святых людей.
Мою растущую надежду подкрепляли и другие доводы… Например, само имя Георгий. В истории Древнего мира оно неизвестно. Впору спросить, а было ли оно вообще? Первое его упоминание я встретил у Геродота, который сообщал о скифах-георгой — жителях степной страны Герры. Больше о «Георгиях» никто среди греков, кажется, не упоминал и их именем себя не называл.
Скифы — первые постоянные жители Великой Степи. Две с половиной тысячи лет назад поселились они здесь
Но в период раннего средневековья на Кавказе, а затем в Византии «Георгий» постепенно вошел в моду даже в царствующих династиях. Довольно неожиданный всплеск интереса… Откуда? А не из Великой Степи ли, где это имя всегда почитали?..
Косвенно на степное происхождение имени Георгий указывает и то, что за всю (!) историю папства не было ни единого папы римского с именем Георгий. Варварское же имя! А все варварское там с известной поры не уважалось.
Эти наблюдения позволяют если не утверждать, то надеяться, что имя Георгий все-таки степное, кипчакское. Вернее, европейская версия тюркского имени Джарган или Гюрджи. Иначе — почему Грузию (Землю святого Георгия) в Европе называют «Джорджия»? {22} Или — почему европейцы говорят «Сан-Джордж» о городах и храмах, названных в честь святого Георгия… Должно же быть этому какое-то объяснение? Пусть не мое, другое.
…С таким вот нехитрым багажом прибыл я в Дагестан, в город Дербент. Что скрывать, обилие исторических памятников и всеобщее безразличие к ним обескуражили. Настроение портилось день ото дня: куда бы ни шел, рано или поздно упирался в стену холодного равнодушия, скрытой насмешки.
Помог случай в лице одного очень молчаливого человека, он знал мои прежние очерки в журнале «Вокруг света». Вот истинный горец, достойный самого глубокого уважения. Вопросов не задавал, а с улыбкой сделал все, как нужно. Но сначала, конечно, щедро угостил меня в своем уютном саду. Обычай. И я не спеша, как положено гостю на Кавказе, расспрашивал о Дербенте, об окрестностях города, о новостях, а потом осторожно спросил о селении с интересующим меня названием.
— Да вон оно. На вершине, — спокойно сказал Хасплат и кивнул в сторону горы, прямо напротив беседки, где мы обедали.
Я не поверил своим ушам. Честное слово, удар молнии выдержал бы легче. Думал, шутит Хасплат. Не бывает так. Но Хасплат не шутил, откуда быть шуткам, если я ему еще ничего не рассказал о своих поисках. Селение Джалган располагалось на вершине самой высокой горы.
Это поразительно совпадало с древними (апокрифическими) текстами, описывающими место захоронения святого Георгия. Совпадало оно и с традицией тюрков, которая отличала их еще на Алтае… Все сходилось.
Чтобы скрыть волнение, постарался продолжить прерванное застолье, а не получалось. И тогда я рассказал Хасплату свою тайну, которая, похоже, переставала быть тайной.
Святой Георгий к тому времени был очень близок мне, я мог часами рассказывать о нем, о его времени. Не последнюю роль в этом сыграла книга профессора А. И. Кирпичникова, написанная в прошлом веке. Называется она «Святой Георгий и Егорий Храбрый». Моя настольная энциклопедия: подробнее и точнее о святом Георгии не написал еще ни один исследователь.
Кирпичников собрал и проанализировал едва ли не все, что известно в мире о святом Георгии. В итоге многолетней работы он пришел к однозначному выводу: «официальные» церковные знания о подвиге святого — не более чем миф. Они далеки от реалий.
Не совпадает многое, вернее, все. Согласно «официальной» версии, погиб Георгий в 303 году, во время кровавых гонений на христиан, устроенных римским императором Диоклетианом: после пыток святому воину отрубили голову. Однако на самом деле так не могло быть! {23} Чтобы доказать это, мне пришлось погрузиться в литературу времен Диоклетиана.
Он прожил редкую жизнь: родился в семье раба, получившего вольную, но родился в рубашке — судьба провела его по жизни до трона императора. Еще в молодости он славился мудростью, избегал лишней крови — слово уважал не меньше, чем меч. Двадцать с лишним лет огромная Римская империя прислушивалась к его тихому, но твердому голосу. Говорить о его «неравнодушии» к христианам даже нет повода — за двадцать лет правления у него не было ни одного конфликта на религиозной почве. {24} Империя при Диоклетиане жила своей веками размеренной жизнью: подавляла, примиряла, завоевывала. К христианам, которые собой ничего опасного не представляли, он относился не лучше и не хуже, чем, например, к митраистам, халдейским астрологам или носителям других верований (их немало было в империи), — спокойно. Христиане даже занимали высокие должности при дворе. И — ничего.