Азиаты
Шрифт:
Снова заходит речь о недобитых Долгоруких и Голицыных, и Анна Иоановна уже проходит мимо травли зверей равнодушно: звери её больше не интересуют. Её интересует Василий Лукич Долгоруков, смердящий где-то в Сибири. Думая о нём, вспоминает она всех Долгоруких и Голицыных. «Шалые люди, не знающие цены Отечеству, все готовы променять на глупое благо, даже Родину!»
Недавно донёс ей Бирон, что из Италии вернулся князь Михаил Алексеевич Голицын с женой итальянкой. Пока куралесил вокруг итальянской невесты, вовсе о русской вере забыл, принял римско-католическую веру. Примеру его последовал и зятёк его Алексей Петрович Апраксин. Под влиянием тестя сменил свою веру на католическую. Анна Иоановна пригласила обоих к себе и обратила их в шутов. Теперь каждое утро после завтрака, идя в церковь, она с удовольствием наблюдала, с каким красивым куриным квохтаньем, притворяясь курами-наседками, встречали её шуты Голицын и Апраксин. Увидев на лице государыни злую гримасу, «куры» начинали кудахтать и кричали, до тех пор, пока
Тотчас он начал устраивать свои дела так, чтобы Россия вела свою политику с выгодой, для его герцогства. Курляндия зависела от Польши, посему герцог поддерживал с Речью Посполитой самые дружеские отношения. К тому же польский посол в Курляндии Кайзерлинг от имени своего короля просил русскую императрицу и ходатайствовал перед курляндским шляхетством о выборе в герцоги Бирона и с этим надо было считаться, Анна Иоановна, видя, сколь опьянев Бироа счастьем и хлопотами о своём герцогстве, сначала забеспокоилась, а потом почувствовала, как не хватает ей Волынского. Мало того, что с его отъездом в Митаву, на переговоры, прекратилась охота и забавы с травлей диких зверей, не говоря уже о конюшнях, но и документы некому стало готовить для императрицы. Весь кабинет, где сплошь одни немцы, увивался вокруг герцога Бирона, о государыне все забыли. Президент тайной коллегии Ушаков высказал императрице, что во всех российских губерниях мор да воровство, в тюрьмах и острогах теснота — дышать нечем, а от беспрестанных пыток и сечения голов дыбы скрипят и топоры затупились. Не стало у подлых людей ни страха, ни совести. Свезли «верховников» в Шлиссельбургскую крепость, а в поместьях Долгоруких в Голицыных крепостная чернь высовывает рожи, в защиту за своих бар за ножи хватается. Надо кончать с «верховниками», во до сей поры даже состав следственной комиссии не определён. Немца не назначишь — не его дело карать преступную Русь, да и на самих немцев дворянство ополчается. В Москве слухи идут: «Государыня Бирона на герцогский трон усадила, теперь ему только и осталось — пересесть на царский!» Ушаков не преувеличивал: Анна Иоановна и от других слышала подобное. Семёну Андреевичу Салтыкову в Москву написала: хотела узнать о своих воздыхателях, кои ухаживали за ней в её ранней молодости. Спрашивала: «Опиши, женился ли камергер Юсупов?… Помирились ли Щербатовы?… Слышала я, что у Василия Аврамовича Лопухина есть старинные гусли, ты возьми их у него да пришли мне… А ещё узнай, где есть персидские лошади? Коли найдёшь таковых, обещай владельцу: императрица, мол, уплатит за них прилично…» Семён Андреевич в своём ответном письме Лишь вскользь упомянул, что постарается исполнить просьбы матушки-государыни, а в остальном — одни опасения в письме высказал: русские дворяне ведовольны немцами, — просил быть осторожнее и больше опираться на русских людей, таких, как Волынский. «Он-то, хоть и горяч в делах, но Отечеству верен до беспамятства, не в жизнь не подведёт!» Незадолго до приезда из Немирова русского посольства, Анна Иоановна спросила президента тайной канцелярии, кого бы он хотел видеть в составе следственной комиссии над «верховниками»? Ушаков, приличия ради, подумал, хотя ответ у него давно был готов и назвал себя, Остермана и Волынского. Императрица беспрекословно согласилась, видя, насколько вырос Волынский не только в её глазах, но и в глазах Ушакова.
— Подумайте, Андрей Иванович, а не назначить ли нам первым кабинет-министром Артемия Петровича Волынского? Право, я ныне не вижу более подходящего человека, который мог бы возглавить кабинет, оставленный покойным Ягужинским.
— И думать не стану, — поддержал императрицу Ушаков. — Это единственный из нас, кто поведёт дело умно и исключительно на благо государства Российского.
Через два месяца, вернувшись из Немирова озлобленным тем, что конгресс не принёс России ожидаемого мира — война с турками продолжалась, — Волынский был радостно потрясён, когда на заседании Совета императрица огласила Указ о назначении бывшего обер-егермейстера Волынского на должность первого кабинет-министра правительствующего Сената. О многом мечтал Артемий Петрович, поднимаясь по служебной лестнице, но только не о кабинете первого министра. Сознание того, что теперь все коллегии о их президентами станут подчиняться ему, распирало его грудь от гордости. и голова кружилась приятно. Волынский не знал, какими словами благодарить императрицу, и только помнил, что она мечтает приобрести небесных коней, а о них-то и написал Волынскому из Орска Василий Никитич Татищев. После заседания Сената императрица пригласила к себе нового кабинет-министра. Войдя к ней, он упал на колени и стал целовать ей руку, прикладывая губы сначала к запястью, а затем торопливо всё выше и выше к плечу.
— Ну, полноте, Артемий Петрович, — не очень-то возражала она, наконец, сама подставила щёку и лукаво улыбнулась: — Тебя до себя допустить, так ты разом своего добьёшься! Бирон и так с ума сходит. Как узнал, что я тебя первым кабинет-министром решила сделать, так сразу и разговаривать мягко перестал! опять, говорит, своего любимца к себе приближаешь… А у этого любимца — жена-красавица, какой в Санкт-Петербурге не сыщешь. Думаю, не взять ли её к себе фрейлиной.
— Как вам будет угодно, великая государыня… Сына маленького можно препоручить племяннице — она у меня хозяйкой по дому. — Волынский угодливо ощупывал масляными глазами императрицу, готовый на всё. Бесстыжие его глаза смущали её настолько, что она не знала, как вести с ним, и находила лишь одно средство — говорить.
— Между прочим, Артемий Петрович, заметила я, что в твоём распрекрасном доме слишком много всякой черни. Слуги всякие, старухи, гайдуки какие-то с красными харями!
— Великая государыня, да у меня всего-то шестнадцать человек прислуги, а остальные люди на хозяйств венном дворе — при амбарах да погребах.
— Вот и я о том, что шастает по твоему двору всякая рвань. Я было советовала обзавестись тебе ещё двумя или тремя домами, в которых бы ты содержал людей средних и низших.
— Великая государыня, если позволите, то я… Я куплю себе ещё три дома. Продают тут небезызвестные вам князья и вельможи один дом на Мойке, почти что рядом с моим, другой, с каменными палатами, на Неве, на Фонтанке ещё один.
— Ну так покупай, кто же тебе не велит: теперь ты сам себе хозяин.
— Матушка-государыня, не знаю, как тебя благодарить: выбирай сама, какое тебе благо от меня надо, а я пока порадую тебя любопытным известием, полученным из киргиз-кайсакской степи от Татищева. Есть, оказывается, небесные кони.
— А я что тебе говорила! — Глаза у Анны Иоановны радостно заблестели. — Я говорила есть, стало быть, есть! Ну так сказывай, где эти небесные кони пасутся. Не на небесах ли? А то, может, и там трава есть?
— Туркмены разводят этих коней.
— Бог ты мой, а мы и не знали! От Астрахани до туркмен далеко ли? Вёрст триста небось.
— Не те туркмены разводят небесных коней. — Волынский озабоченно стиснул пальцами подбородок. — Есть ещё коренная Туркмения, находится она рядом с Персидой. В глухие давние времена персы владели нынешними землями туркмен, потому и назывались небесные кони персидскими. А ныне, когда туркменские племена никому не подчиняются, то и кони небесные теперь называются туркменскими.
— Вон оно как! — заинтересовалась императрица. — А есть ли пути к тем туркменам?
— Есть пути, но весьма опасные. Вспомните, что сталось с поручиком Бековичем-Черкасским, любимцем Петра Великого, когда он отправился в те края. Он и до Хивы ещё не дошёл, а уже растерзал его хан Ширгази: тело соломой набили — чучело сделали, а голову бухарскому хану отправил…
— Страсти-то какие. Выбрали казнь, какую и нарочно не придумаешь, — возмутилась Анна Иоановна, а Волынский продолжал:
— Ему в тот год умереть на роду было написано. Я видел Бековича в Астрахани. Чуть ли не в один день мы отправились в чужие края: он — в Хиву, а я к шаху в Перейду. Со взморья я заехал попрощаться с ним, а он мне говорит: «Предчувствую недоброе, Артемий, сердце болит — дальше уж и некуда, прямо разрывается». Я-то тогда подумал: «Неужто трусит князь Черкасский?» А потом уж узнал, что предчувствия его были гласом с неба. Жена его и две дочери поехали в лодке проститься с ним, да и утонули все трое.
— Ох, Господи, помилуй меня! — Анна Иоановые перекрестилась.
— Утонули, — печально произнёс Волынский. — Волна большая накатилась и перевернула лодку. А князь, пока в Хиву ехал, умом ослабел. Всё ему стало нипочём. Ширгази предложил ему разделить отряд на пять частей и разместить казаков в пяти кишлаках. Был бы в здравом уме, сообразил, что ни в коем разе нельзя этого делать, но князь лишь рукой махнул: делайте как лучше… А когда развели казаков и солдат — тут же хивинцы налетели на них и всех порубили… Ну так это было возле Хивы, а те места, где обитают небесные коки, много южнее. Долина там сказочная возле гор, а селения называются Дурун и Ниса, которая была столицей Александра Македонского во время его походов на Восток. Небесных коней дарили ему парфяне… Но небесные кони выведены за три тысячи лет до Македонского… Предание живёт, что они одомашнены ещё до пророка Зороастра… А то, что сказывал старухе Куракиной посол персидский Измаил, будто какой-то пророк на сих конях к звёздам летал, то это и есть пророк Зороастр. Ибо если перевести его имя на русский, то будет так; Зоро — борец, а астра — звезда. Вот и получается — звёздный борец…
— Чудеса какие-то! — удивилась Анна Иоановна, — Три тысячи лет прошло, а люди всё помнят… Вот так кони! Скажу тебе прямо, Артемий Петрович, порадовал ты меня своим рассказом. Теперь подумай, как добраться до той туркменской долины и купить небесных коней. В цене не постоим, но где людей таких найти, которые могли бы пройти через Хиву нетронутыми?.
— Думал я над этим. Есть среди наших туркмен, живущих возле гор Кавказа, лихие джигиты. Только они и смогут туда добраться. Чтобы переправить их на ту сторону Каспия, нужен корабль. Слезут наши джигиты на мысе Тюбкараганском, сразу же и узнают мангышлакские туркмены, что приехали их российские сородичи. А как узнают, так и разнесут весть по всей Азин, и до Хивы слухи дойдут.