Азимут бегства
Шрифт:
В Сикстинской капелле Койот молчит, наслаждаясь перепалкой между Анхелем и Габриалем, которые спорят о разнице между куполом и базиликой. Голоса их гулким эхом отдаются в пустоте зала. Рядом никого нет. В ухе Анхеля серьга, белая кожа Габриаля; ненависть — самый древний обычай на земле.
— Будь они прокляты, — произносит наконец Койот.
Время от времени они оказываются одни в самых невероятных местах. Но это место своей пустотой вызывает не сравнимое ни с каким другим ощущение. Анхель часто останавливается, чтобы прижаться щекой к камням пола, и
Миновав тысячу ступеней, они поднимаются на вершину купола.
— Миллион, — поправляет их маленький мальчик, идущий сзади. Он все время слушал их разговор.
Вид с купола собора Святого Петра — один из красивейших в мире, словно они наняли лучшего в мире садовника и навели глянец на землю, воздух и даже на солнечный свет. Койот всей тяжестью опирается на ограждение, положив руки на перила, белая краска на них лежит тонким облупившимся слоем. Он поднимает руку, немного, всего на пару дюймов, и протягивает вперед указательный палец. Анхель понимает — там секретные архивы.
Он чувствует, как на его спине росинками выступает пот. Все они чувствуют эту искру. Куда ни кинь взгляд — всюду бесконечные ряды пиний. Гигантские деревья, многие достигают в высоту больше восьмидесяти футов, с нижних ветвей свисают мелкие сучья, за что их так любят итальянцы — это создает впечатление кипарисов, образующих тропический шатер, под которым только чисто выметенная земля.
Они спускаются вниз и снова принимаются бродить по собору Святого Петра. Откуда-то доносится пение григорианских псалмов. Койот говорит, что от всего этого он чувствует себя каким-то обкуренным, и отправляется искать ближайшую кофейню.
В тот день, под плывущими по небу облаками, Габриаль и Анхель рыщут вдоль внешней стены Ватикана. Идут они медленно, словно заблудившиеся туристы, и постоянно озираются по сторонам. Поздно вечером все четверо, облокотившись на стол, столпились вокруг карты, направив на нее свет висящей над их головами лампы. Карта стара, но здесь мало что изменилось за последнюю тысячу лет. Римляне вырубили в камнях целый город, а итальянцы построили страну на развалинах, не трогая их. Подземный мир Рима — это лабиринт минотавра: переплетение коридоров, туннелей, акведуков. Читать карту трудно. Прищурившись, Анхель оглядывается, стараясь найти другие источники.
На стене висят другие карты, книжные полки, стена для маскировки затянута американским пейзажем начала восемнадцатого века. Из-за горы встает солнце, на переднем плане быстрая речка. Копия, но очень удачная. В углу комнаты Койота маленький шкаф с документами. Тяжелый деревянный шкаф — дуб или клен. Внутри — карты всех районов Италии. Списки нужных контактов. Береговая линия и возможные пути отхода. Схемы движения барж и траулеров и никому не известные рыбацкие суда, которых никто не видел у причалов уже добрые двадцать лет. Расположение тайников действующих и затаившихся группировок. Раньше Койот дал Габриалю семисотстраничную книгу «Кто есть кто в Европе» и смотрел, как тот перелистывает списки имен, дат рождений жен, любимых блюд, сортов виски, сигар, излюбленных костюмов, размеров одежды, любимых цветов и аллергенов — все это самое свежее и самое последнее. Библия контрабандиста — знаешь к кому чем подольститься. Есть даже список основных пропавших текстов: религиозных и мистических, и кто хочет их заполучить, и насколько сильно хочет.
— Список неполон, — говорит Габриаль, поднимая глаза от книги. — Здесь нет Сефер ха-Завиот.
Анхель отрывается от карты.
— Видимо, это наиболее сильно охраняемое сокровище.
Койот согласно кивает.
Они прослеживают направления подземных коридоров города, находят квартиру с люком, ведущим в подземный туннель, открывая доступ к милям обозначенной на карте подземной территории, но ни один из этих путей не ведет туда, куда они направляются.
— Может быть, придется взрывом проложить себе дорогу сюда. — Палец Койота похож на распухшую миндалину. — Когда приходит Луиджи?
— Завтра в два часа, — отвечает Анхель.
— Среди бела дня, — замечает Габриаль.
Анхель кивает.
— Очень амбициозно.
Это первые слова, которые Амо произносит за прошедший час, но они сопровождаются такой милой улыбкой, что у Анхеля становится немного легче на душе.
Койот снова тычет пальцем в хитросплетение линий.
— Он привезет водолазное снаряжение, головные лампы, кислородные баллоны, подводные ружья. Если нам придется нырять в подземные водоемы, то мы сможем это сделать. Снаряжение заберут Амо и Анхель. Амо, как у тебя с итальянским?
— Вполне сносно.
— Хорошо. Анхель не будет ни с кем разговаривать, я подчеркиваю — ни с кем, — он произносит это так, словно Анхеля нет в комнате, — и тогда все будет в полном порядке. Проблем не будет.
— Будем ли мы связываться с Сепульхри? — спрашивает Анхель. — Или нам будет проще прорваться туда самим?
— Эти карты — только страховка, а Сепульхри — это ниточка, на которой висит наша жизнь. Я участвую в этом деле только исходя из допущения, что все это — часть большого плана.
— Быть живым — это здорово, — изрекает Габриаль.
— Конечно, хорошо, — кивая, соглашается Койот. — Вы должны знать, что работаете под руководством Чарльза Меррика, выдающегося археолога и специалиста по древним языкам Мидлберийского колледжа; на кафедре он появился недавно, после длительных и успешных раскопок в Египте.
— Примите мои поздравления, — сухо улыбаясь, говорит Анхель.
Койот лезет в карман и, как фокусник, извлекает оттуда письмо.
— Подписано Папой. — Он вытаскивает из конверта лист бумаги и начинает читать, не заглядывая в текст. — Прошу оказывать любезное содействие профессору Меррику, обеспечить его доступ в архивы и свободное общение с отцом Амброзием Сепульхри, руководителем отдела реставрации, и снабдить их мороженым и пирожными по окончании всего дела.
— Ты подделал подпись Папы? — Анхель недоверчиво пялит глаза на Койота.
— Неужели ты думаешь, что Папа сам подписывает такие документы?