Азия в огне(Фантастический роман)
Шрифт:
— И это совершенно верно, — подтвердил Ван-Борнер, — и я сопоставляю эти странные признаки со слухами, которые циркулировали в Самарканде во время нашего там пребывания. Говорилось о больших волнениях в Тибете и в Китае, на Голубой реке. Казалось, что Китай, со времени событий, приведших его к принятию покровительства иностранных держав, стал более гостеприимен и даже допустил постройку железных дорог у себя. После нескольких, чисто местных, возмущений, он с виду примирился с присутствием европейцев. Всем вам известно, что Европа сейчас переполнена желтолицыми работниками. На меры, предпринятые против них нашими, европейскими рабочими, было отвечено обычными убийствами миссионеров и купцов здесь. Но это были лишь отдельные случаи. И вот, я предвижу, как я уже не раз говорил и что считаю нужным, при данных обстоятельствах, повторить еще раз, что древний китайский дух вовсе не изменился и не исчез, и что близка страшная реакция против западного давления, уж слишком сильного, на китайскую империю, которую считали слабой только потому, что она уступчива. Я боюсь, что у нас плохо дают себе отчет о страшной силе этих многих миллионов людей, кишмя кишащих вдоль великих китайских рек…
— Какой же могут произвести отголосок в отдаленных местностях Джунгарии — события, взволновавшие жителей побережья Голубой и Желтой рек? — спросила Ковалевская, — Ведь, это были исключительно местные беспорядки, предсмертные судороги разлагающегося общественного строя, накануне возникновения нового!
— Затем, этот отлив номадов, на который указывает нам полковник, может иметь случайные, земледельческие причины, например — неурожай, голод! — поддержал Боттерманс. — Подвигаясь дальше вперед, мы сможем лучше разобраться во всем этом. Мы сильны, хорошо вооружены и не желаем ни с кем ввязываться в войну. Чего нам бояться? Надо двигаться вперед осторожно, но надо двигаться!
— Быть может, вы и правы, — заявил полковник, — но несомненно, что в тех областях, куда мы хотим миролюбиво проникнуть, происходят вещи, о которых мы имеем только смутное предчувствие. Что касается меня лично — я, как и фон Борнер, нахожу, что положение дел на Крайнем Востоке за последнее время странным образом осложнилось. Дойдем ли мы до назначенной цели? Или, быть может, придется повернуть назад?.. Я спрашиваю себя об этом и удивляюсь: если произошло что-либо новое, почему я вовремя не предупрежден? Еще восемь дней тому назад мы сносились посредством нашего телеграфного аппарата с русской почтой. В данный момент слишком большое расстояние и горы мешают нам пользоваться нашим аппаратом, но если бы случилось что-нибудь особенно важное и угрожающее нам, я не сомневаюсь, что на границу Джунгарской долины был бы выслан взвод казаков, и наш аппарат мог бы быть соединен с русским снова С другой стороны, нужно иметь в виду, что нас ждут в Кан-Су, где правит, как вам известно, могущественный вице-король, татарского происхождения, бывший в России офицером, оказавший России много услуг и теперь занимающийся введением культурных реформ в своем крае. Но я обязан вам сказать, что европейские державы, от которых я получил общие инструкции, не скрывали от меня, что Китай переживает новый кризис. Они также советуют мне крайнюю осторожность и возложили на меня обязанность, одновременно с изысканиями для прокладки железнодорожного пути, изучить политическое и экономическое положение внутренних областей, которые, до сих пор, отчасти избежали западного влияния, распространяющегося, главным образом, на побережные приморские провинции. Меня уверяют, что китайское правительство относится сочувственно к расширению влияния наших стран и готово нас поддерживать.
— Однако, кто знает китайцев и их непобедимую враждебность к нашим западным идеям, наша деятельность не должна представляться слишком простой и легкой, и я уже предвижу много препятствий, на которые наткнутся наши усилия. Вам известно, что Япония, после неудачи, которая низвела ее на несоответствующее её честолюбивым замыслам место «одного из желтых царств», покорилась обстоятельствам с фатализмом, свойственным восточной стране. Но я вовсе не удивился бы, если бы узнал, что она исподтишка подстраивает китайцев, усиливает их брожение, не нарушая с виду строжайшего официального нейтралитета и готова извлечь свою пользу из могущих вспыхнуть волнений!
— Все это так, — сказал Меранд, — но нам надо вернуться к сегодняшнему случаю, к этому вестнику, который известил меня о немедленной опасности… Что делать? Двигаться вперед? Отступать?..
— Вот, обождем возвращения Федорова и Усбека…
А пока будем настороже и пошлем наших туркменов на разведки… Утро вечера мудренее, и завтра мы двинемся туда, куда нам укажет Провидение…
— Да, и прогоним черные мысли, наслаждаясь чудными сумерками, предшествующими азиатской ночи! — закончила Ковалевская.
Солнце погружалось за горизонт над Джунгарским проходом. Широкий край его вырисовывался на пламенеющем небе, похожий на приплюснутый молодой месяц в грандиозной раме высоких гор джунгарских, Алатау и Тарбагатая.
Последние лучи, почти параллельные равнине, заливали огнем воды озера Эби-Нор. Вдали, на зубчатых вершинах сибирской горной цепи, снега были увенчаны огненными коронами, и вечерняя мгла, поднимаясь со степи, окутывала все более и более густой дымкой скаты, обращенные к востоку. Белесоватые крутизны Баро-Коро, возвышающейся на незначительном расстоянии над лагерем, горели огнем на черном пьедестале кипарисов и пиний, покрывающих её подножие. По равнине Тиан-шан-Пе-Лу, тянущейся без конца на восток, повеяло с гор свежестью, дышащею ночным покоем.
У подошвы плоскогорья пролегал китайский путь, прямой, как древние римские дороги, размеченный черными с желтым столбами. Далеко-далеко впереди чуть виднелись тонкие струйки дыма, служащие доказательством тому, что степь не пуста, что по ней раскинуты другие стоянки, отдыхают стада, стоят кочевые кибитки, и, быть может, бродят мародеры.
— Что там — помощь, или опасность? вымолвила Ковалевская. — Равнина спит, ничто не предвещает бури…
Боттерманс, поэт в душе, хотя и инженер, восхищенно созерцал молодую женщину, окруженную ореолом солнечного предзакатного сияния, отбрасываемого горой и равниной. Оба они, одинаково мечтательные и увлекающиеся, нечувствительно отдались во власть очарованию природы, подарившей их несравненным зрелищем. Ковров и Меранд смотрели на далёкие струйки дыма.
Повар миссии пришел доложить, что обед готов. Едва только он успел договорить, как послышался быстрый лошадиный топот с той стороны, где стояла палатка Меранда. Полэн, красный от досады, подбежал к ним.
— Господин капитан, велите на меня надеть кандалы… Я думал, что он спит… Я пошел пропустить рюмочку… А он трах!.. На лошадь и, через две секунды, и след его простыл!
II. Дневник Поля Меранда
Вернувшись к себе в палатку, Поль Меранд принялся раздумывать о происшедшем загадочном инциденте.
Откуда взялся этот всадник?
Кто дал ему поручение? Кто был заинтересован в том, чтобы предупредить его, Меранда, единственно из всех, о близкой опасности? Под чьим покровительством и защитой находится он?
Внезапное исчезновение верхового, противоречащее прямому, якобы, приказу не покидать лагеря без него, Меранда, казалось, как нельзя более подозрительным.
— Не был ли это просто шпион, которому велено было проникнуть в лагерь для разведок?
— Но, в таком случае, зачем же ему понадобилось искать именно меня?
Возбужденный и встревоженный этой неразрешимой загадкой, Меранд тряхнул головой, как бы для того, чтобы отогнать надоедливые мысли, и вышел из палатки позвать Полэна.
— Не дремли на вахте!.. Извести немедленно, как только вернутся уехавшие на разведку офицеры!
Ночь была тиха и спокойна. Меранд гулял около четверти часа, пытаясь успокоить себя этой тишиной и чудной свежестью. Потом, возвратившись к себе в палатку, он вынул из шкатулки большую тетрадь и уселся за нее, бормоча: