Азовское сидение. Героическая оборона Азова в 1637-1642 г
Шрифт:
Глава 2. Внешняя политика и казачьи набеги
Ясно было, что новая война с Польшей неминуема. Владислав от своих прав на московский престол не отказался, поляки Михаила царем не признали. Граница польская к самой Москве подступала…
Вернулся из Польши, из плена, старец Филарет, царский батюшка, поддержал сына, возглавил русскую православную церковь. Исподволь, невзирая на все перенесенное, стали на поляков войско собирать.
В 1620 году в феврале как раз в субботу на масляной приехали в Москву запорожцы на службу проситься — Петр Одинец с
Рассказали запорожцы, что ходили на крымцев, вели бой у Перекопа, а теперь просятся на службу от имени Сагайдачного.
21 апреля послали из Москвы Сагайдачному грамоту, чтоб служил и жалование «легкое» — 300 рублей. В грамоте между прочим прописали: «А на крымские улусы ныне вас не посылаем». Крымский царь Джан-Бек-Гирей на нас якобы не нападает, а мы на него не будем. Царя запорожцы так и не увидели, но московские люди просили их в том «не оскорблятца», так как царь в пост молится, ездит по святым местам.
Посольство это Москве и в радость и не в радость. Иметь против польского короля запорожское войско — чего же лучше. А с другой стороны, вечно за них перед турками и татарами отвечать…
И хитрые поляки в октябре стали пугать Москву — жив малолетний Иван Дмитриевич, и запорожцы его поддерживают…
На Сечи запорожцы вместо Сагайдачного поставили гетманом Бородавку, а тот пока по-старому придерживался польского короля.
Той же осенью турки и шведы начали войну с поляками, ситуация для Москвы сложилась очень благоприятная. Теперь турки и шведы стали русских в союз вовлекать. Но силы у московских людей были еще не те, да и союза прочного с турками и татарами не получалось.
Донцы, вопреки всем запретам, продолжали набеги под Азов, на Крым и на море. Великое Войско Донское увеличилось, и добычи требовалось больше. Турки и татары при первом удобном случае лицемерно жаловались Москве на казачий «беспредел». Московские власти так же лицемерно обещали казаков ловить и казнить смертию.
Зимою на 1621 год азовцы разорили один казачий городок ниже Манычи, взяли припасы и человек 100 в плен в Азов увели.
Донцы послали с Низу людей по всем рекам и речкам, чтоб сходились вольные люди на Дон и с Дона шли на Азов промышлять, взять бы его и разорить, как азовцы донской городок разорили.
Собрались многие люди, и запорожцев подошло человек 400. Но азовцев достать не могли, укрылись те за стенами. Тогда запорожские атаманы Сулима, Шило и Яцкой предложили не торчать под азовскими валами, а идти на море. Собравшиеся на Дону вольные ребята, 1300 человек во главе с атаманом Василием Шалыгиным, примкнули к спаянным дружным запорожцам, и за три дня до Пасхи отправились в набег на Черное море. Большую часть этой экспедиции (да, видимо, и разоренного донского городка) составляли люди новые — и участников много, и потери, как увидим, огромные.
Уйдя «за Черное море», казаки стали приступать «к городу к Ризе и к пашиному двору и тут им учинилась шкота великая, на приступе побили многих людей». Уходя обратно, они попали в шторм, много стругов разбилось и людей утонуло, и тут их «накрыли» 27 турецких каторг. Большинство гулебщиков было перебито, утоплено и взято в плен. Обратно из похода вернулось 300 донцов и всего 30 запорожцев.
Так же неудачен был набег на ногайские Казыевы улусы. Из 400 конных казаков, возвратилось едва 100 человек.
Видимо, «сбредшие» на Дон вольные люди пробовали себя на разных поприщах…
Невзирая на все эти конфликты, из Константинополя в Москву был направлен посол Фома Кантакузин, встречать которого да заодно отвезти казакам жалование на Дон послали дворянина Семена Опухтина.
В ожидании турецкого посла Опухтин видел возвращение с моря казаков после неудачного похода за зипунами, и услышал от вернувшихся, что турки на 15 лет помирились с персами. Тут низовые казаки и многие верховые, ходившие обычно воровать на Волгу и зеленое Хвалынское море, а ныне оказавшиеся в Главном Войске, призадумались, как бы султан, шах да царь вместе не взялись их с Дона свести. Опухтин такого не предполагал, но и успокаивать донцов не стал. А то совсем страх потеряли.
Да при том же Опухтине явились в верхние донские городки из России беглых и разбойников человек 500, но, узнав, что под Азовом и на Черном море в этом году не обломилось, пошли дальше воровать — на Волгу и на Яик.
И еще чуть было измены не случилось. От запорожского атамана Бородавки явились на Дон атаман Соколка и два запорожца. Прислал де польский король Запорожскому Войску грамоту идти на турецкого султана и обещал платить по 30 рублей на человека. Вот запорожцы из лучших чувств и приглашали донцов идти на султана вместе.
От суммы дух захватывало. Но как-то перемоглись донские атаманы и казаки, сказали Соколке, что людей у них мало, тысяч 7, большое войско — на море в походе (тех же турок грабят), до возвращения решить ничего нельзя. В общем, перетерпели, пока Опухтин в Войске сидел и турецкого посла ждал. Но как встретил московский дворянин посла и увез, в первую же ночь человек 200 донцов отправились в Запороги, польстившись на большие деньги.
В августе доставил Опухтин Кантакузина в Москву.
Хлопотали о посылке Фомы Кантакузина в Москву византийский патриарх Кирилл, голландский посланник и некоторые турецкие вельможи. Подобрали специально человека греческой веры, зятя Молдавского правителя, чтоб на Москве было к его словам больше доверия. Привез он царю две грамоты, от султана Османа и от визиря Гуссейна, «что пришло время подпоясаться воинским храбрым поясом, и чтоб царь такого времени не пропускал». А если русские вступят с поляками в войну, то обещали вернуть русским Смоленск. О том же патриарх Кирилл писал Филарету.
Сам Фома Кантакузин Филарету рассказал, что султан двинет на Римского цесаря, чтоб тот полякам не помогал, своих ставленников из Венгрии, Семиградья, Валахии и Молдавии, а сам султан пойдет на поляков, и война будет идти 10 лет.
Филарет против поляков был настроен решительно — «неправды их и московского разорения забыть нам нельзя», — но перемирие подписали на 14 лет, и пообещал он так: «Хотя бы в малом чем польский король мир нарушил, то сын мой для султановой любви пошлет на него рать, и людям ратным велено быть наготове…».