Азовское сидение. Героическая оборона Азова в 1637-1642 г

Венков Андрей Вадимович

Соловой Протасьев из Воронежа на Дон повез 80 ведер, а донцы получили 55.

Мы так полагаем, что Гаврила Стародубов и Андрей Трухинский «раскрутили» все же Солового Протасьева и ежедневно по ведру зеленого вина употребляли. Плыли от Воронежа 28 дней, дня три, пока мимо Хопра и Медведицы неслись, возможно, и воздержались, не злоупотребляли. Вот вам и 25 ведер.

Но донцы таких расчетов не вели, поскольку выпитого вина не вернешь. Писали они о другом.

«Да ты же, государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Руссии, пишешь во своей царской грамоте, чтобы мы тебе, государю, служили польскую службу, на крымской и

на ногайской стороне по шляхам разъезжали, и по перевозам лежали да и с азовскими людьми тюшманиться (ссориться) нам не велел и велел мирным быти для своего царского и земского строения…». Тут они, наверняка, усмехались, как люди, услышавшие заведомую глупость.

Главная добыча была у них от Азова и от морских походов. По шляхам разъезжать и с татарами и ногайцами задираться — это по необходимости. Да и татары с ногайцами на низовые юрты особо не лезли, разве что по турецкому приказу. Знали, что с донских казаков много не обломится — своего нет, а чужое, грабленное, уже пропито. И поимеют они в случае удачи с донских низовых казаков, как с того куршивого поросенка — визгу много, а шерсти мало.

Дальше в грамоте казаки и атаманы открыто юродствовали: «И мы, холопи твои государевы, вседушно рады божью волю и твою царскую творити во всем до исхода души своея, и осели есьми ныне по юртишкам для тебя, самодержавного государя, ни под Азов, ни на море уже не бывати, ни на перевозы, ни в походы не ходити. Православный царь государь! Пожалуй нас, холопей своих, своим царским великим жалованием денежным, и сукном, и селитрою, и свинцом, и запасом, чем мы нужны, чтобы мы, холопи твои, служа с травы да с воды, наги и босы, и голодны не были».

И далее, показывая всю глупость царского указа, лишающего их возможности жить по обычаю, пригрозили они, между прочим, что сели по юртам не только на зиму, но и на будущее лето: «а мы, холопи твои царские, сели уже на всю зиму и на лето по своим юртам, а у нас, холопей твоих, то и лучший зипун был по вся дни под Азов да на море ходити, а ныне, государь, и перевозы не наши, коли со Азовом мирными быти: ты, государь, в том волен…». То есть, воля ваша, азовцев задирать не будем и по юртам разойдемся, но имейте в виду — граница открыта.

Впрочем, служба есть служба. Как писал Н. А. Мининков, «при существовавшем на Дону жизненном укладе в XVII в. вынужденный мир с Азовом был для казаков хуже войны, и, поскольку он вызывался интересами правительства, казаки приравнивали его к службе».

И кто-то, обойденный на Москве наградами, вставил в грамоту: «А мы, холопи твои прироженые, много лет ожидали будущих благ, а на кроволитие есьми нигде не дерзнули…».

Что касается похода против поляков, то ответили низовые атаманы и казаки как бы между прочим: «и мы, холопи твои, нынешнее лето пеши и бесконны; а се, государь, зима предлежит, а медлили за твоим царским послом, для твоего государева дела и земского, отправадили его под Азов и отдали честно турского царя людям, по чину и по подобию посольскому».

Вот такую отписку, «любя и верячи», отправили донцы на Москву, и повезли ее 5 ноября атаман Игнат Давыдов сын Бедрищев да с ним казак Назар Могилев.

Против Заруцкого, хотя и обещали, тоже низовые атаманы и казаки не пошли. Приезжали к ним с грамотой дети боярские Тюнин и Морев и елецкий служилый атаман Венюков, звали на Ивашку Заруцкого. Донцы не пошли, но и Заруцкому не помогли. Наоборот, прописали волжским, терским и яицким

казакам «о покое и тишине». С. М. Соловьев отмечал, что написали «в очень неопределенных выражениях, вероятно, потому, что казаки имели о покое и тишине неясное понятие». Грамота была составлена явно под запорожским влиянием и призывала к единению всего «рыцарства».

Донцы сообщали о полученном жаловании и писали, «чтобы господь бог гнев свой отвратил и на милосердие преложил, чтоб покой и тишину вы восприяли и в соединении были душами и сердцами своими, и ему, государю, служили и прямили, а бездельникам не потакали; заднее забывайте, на переднее возвращайтесь, ожидайте, государи, будущих благ, а ведаете и сами святого бога писание: тысячи лет, яко день един, а день един, яко тысячи лет. А мы, господа, к вам много писывали прежде о любви, да от вас к нам ни единой строки нет, а мы и атаманов больших у вас не знаем; а вы, господа наши, на нас не дивитесь».

В 1614 году казаки под Новгородом были шведами разбиты и «учали пуще прежнего воровать». Записал очевидец: «Лета 7123-го казаки, вольные люди, в Русской земле многие грады и села пожгли и крестьян жгли и мучили». Насилу их уговорили послужить еще и отдали под начало атаману Михаилу Баловневу.

Одно утешение для власти — Заруцкого с Маринкой и «воренком» из Астрахани выдавили и на Яике в июне схватили.

«Воренка» — мальчонку лет четырех — в Москве безжалостно повесили. От кого его Маринка прижила, неизвестно. Может, от жида Богданки, являвшего себя царем Димитрием, может, от кого из польских рыцарей, а может — от самого Заруцкого. Но конец младенцу был один. Заруцкого же не то на кол посадили, не то четвертовали. Маринка от горя в тюрьме умерла, а может, и ее удавили. Так вот самозванство искореняли.

При всех этих делах власти московские, видимо, радовались, что низовые донские юрты к ворам не пристали. Но удерживать донцов, постоянно подкармливая, средств не было. И играло московское правительство, как говорят теперь, на патриотических чувствах — прислало на Дон с Игнатом Бедрищевым упомянутое знамя.

Знамя, как считал С. Г. Сватиков, было «своего рода инвеститура». Высылая его, предлагал царь Дону оформить отношения вассалитета. Причем, присяги со стороны войска не требовалось, и свобода за войском оставалась невиданная.

Более того, с установлением этих отношений менялся статус всего войска. Раньше Московское государство сносилось с казаками через Разряд, орган, набирающий людей на службу, сносилось с каждым атаманом, который приводил с собой на службу станицу. Теперь, когда вассалом предложили стать всему сообществу, менялась и форма сношений. Правда, официально оформили это чуть позже.

Кроме того, собрали последние деньги и послали на Дон весною дворянина Ивана Лукьяновича Опухтина с жалованием и с ласковыми грамотами, где Войско Донское титуловалось отныне «Великим Войском Донским».

Опухтин приехал 15 июня в юрт Смаги Чертенского и на круге спрашивал атаманов и казаков от имени царя об их казачьем здоровье. И казаки пали все на землю от такой милости и говорили: «Дай, Господи, чтоб государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии здоров был и счастен и многолетен на своих великих государствах!». А выслушав царские грамоты, велели попам петь молебны о царском здоровье и стреляли из пушек, пищалей и мелкого ружья. И царское жалование, как рассказывал Опухтин, «взяли с великою радостью».