«Б» – значит безнаказанность
Шрифт:
– Из-за чего они поссорились?
– Из-за мужчины, разумеется. Из-за чего мы все поднимаем шум?
– Что за мужчина, не знаете?
– Нет. Откровенно говоря, подозреваю, что Элейн принадлежит к тем женщинам, которых вполне устраивает их вдовья доля – хоть они и помалкивают об этом. У Элейн есть деньги, никто не путается под ногами – что еще нужно? Зачем обременять себя какими-то связями, обещаниями? Ей и одной неплохо.
– В таком случае зачем ей было ругаться с Беверли?
– А кто ее знает? Может, они так развлекались.
Я допила кофе и встала:
– Пожалуй, мне пора. Не буду портить
– Конечно. Кстати, я работаю... в отеле "Эджвуд" в баре. Знаете, неподалеку от пляжа?
– Да, я слышала... хотя мне это место не по карману.
– Заходите как-нибудь. Я там каждый вечер с шести до закрытия, кроме понедельника. Принесу вам что-нибудь выпить. За мой счет.
– Спасибо, Уйм. Как-нибудь загляну. Я вам очень признательна. Кофе был чудесный.
– В любое время.
Направляясь к выходу, я краем глаза заметила того, кому Уйм готовил завтрак. Он словно сошел со страницы "Джентльменз куотерли": похотливые глазки, безукоризненная линия подбородка, наброшенный на спину итальянский кашемировый свитер с небрежно завязанными узлом на груди рукавами.
На кухне Уйм начал что-то напевать, кажется, это была песенка "Мужчина, которого люблю". В этот момент голос у него был в точности как у Марлен Дитрих.
Внизу я столкнулась с Тилли, которая толкала перед собой проволочную тележку, набитую пакетами и свертками.
– Похоже, теперь я хожу в магазин два раза в день, – сказала она. – Вы меня ищете?
– Да, но пока вас не было, я заглянула к Уйму Гуверу. Я и не знала, что у Элейн Болдт есть кот.
– О-о, Мингус у нее уже давным-давно. Не понимаю, как это я забыла вам сказать. Интересно, куда он-то подевался?
– Вы говорили, что, когда она вышла к такси, в руках у нее был какой-то багаж? Может, там была и клетка Мингуса?
– Должно быть. Это было что-то большое, а Элейн всегда берет кота с собой. Значит, он тоже пропал? Вы это хотите сказать?
– Вполне вероятно, хотя пока трудно сказать что-нибудь определенное. Жаль, он не страдал какой-нибудь редкой кошачьей болезнью – тогда можно было бы вычислить его через ветлечебницы.
Тилли покачала головой:
– Боюсь, здесь я вам ничем не могу помочь. Кажется, он был в добром здравии. Его было бы легко узнать. Крупный серый красавец с роскошной шерстью. Весит, должно быть, фунтов двадцать.
– У него имелась родословная?
– Нет. К тому же она его еще котенком кастрировала, так что для разведения его не использовали.
– Что ж, – вздохнула я, – видно, придется наводить справки и о нем тоже. Все равно пока никакой зацепки. Вы были вчера в полиции?
– О да. Сказала – мы считаем, что эта женщина, возможно, похитила счета Элейн. На меня посмотрели так, словно я выжила из ума, но все-таки записали.
– Да, знаете, что мне сказал Уйм? Он утверждает, что Беверли, сестра Элейн, была здесь на Рождество и между ними произошла крупная ссора. Вам об этом известно?
– Нет, я ничего не знаю, и Элейн ничего не рассказывала, – засуетилась Тилли. – Кинси, мне надо идти, а то у меня здесь фруктовое мороженое – если я срочно не суну его в холодильник, оно все растает.
– Хорошо, может, я свяжусь с вами позже, если понадобится. Спасибо, Тилли.
Тилли, толкая перед собой тележку, пошла по коридору. Я вернулась к машине и уже открыла ее, когда внимание мое снова привлекло полуобгоревшее строение – место убийства Марти Грайс. Действуя почти инстинктивно, я захлопнула дверцу и поспешила к дому Снайдеров. Должно быть, хозяин увидел меня в окно, потому что, не успела я поднять руку, чтобы постучать, дверь передо мной отворилась, и он вышел на крыльцо.
– Я видел, как вы идете по дорожке. Это вы были здесь вчера, – сказал он. – Только вот запамятовал ваше имя.
– Кинси Милхоун. Я встречалась с мистером Грайсом у его сестры. Он сказал, что у вас есть ключ от его дома и что я могу все там осмотреть.
– Да, все правильно. Он у меня где-то здесь. – Мистер Снайдер, пошарив по карманам, извлек связку ключей и принялся перебирать их пальцами.
– Вот. – Он снял один из ключей с кольца и протянул мне. – Это от задней двери. Передняя заколочена – ну да вы сами видите. Полиция понаставила кордонов, пока, стало быть, идет следствие.
– Что там, Оррис? С кем это ты разговариваешь? – донеслось из глубины дома.
– Не шуми, старая карга, – буркнул он; подбородок у него мелко трясся. – Ну, мне пора.
– Я занесу ключ, когда закончу, – сказала я, но он, ворча что-то себе под нос, уже ковылял прочь и скорее всего пропустил мои слова мимо ушей. Тут я подумала, что для человека, который – если верить мистеру Снайдеру – "глух как пень", у его жены отменный слух.
Я пересекла заросший плющом двор Снайдеров. Перед домом Грайсов царило запустение, дорожка была завалена мусором. Похоже, с тех пор как уехали пожарные машины, никому и в голову не пришло навести здесь порядок. Оставалось надеяться, что до дома тоже никто не добрался; я скрестила два пальца – на удачу. Миновав створчатую, с висячим замком дверь, которая вела в подвал, я обошла вокруг дома и по разбитым ступенькам поднялась на заднее крыльцо. В верхней половине двери было окошко; мятая, грязная занавеска сбилась, и просматривалась часть кухни.
Я открыла дверь и вошла. В кои-то веки мне повезло. На полу настоящее месиво из штукатурки, шлака и еще какой-то дряни, однако мебель на месте: грязный, вымазанный сажей стол, в беспорядке расставленные стулья. Не закрывая входную дверь, я осмотрелась. На рабочем столике гора тарелок, дверь в клановую открыта, там заставленные консервами полки. Как всегда в подобных ситуациях, мне было немного не по себе.
Стоял тяжелый запах горелого дерева, на всем вокруг лежал густой слой копоти. Стены потемнели от дыма. Я двинулась по коридору, под ногами хрустело битое стекло. Мне показалось, что планировка была такой же, как в доме Снайдеров – я узнала примыкающую к кухне столовую, в которую вела раздвижная дверь. В такой же комнате Оррис Снайдер оборудовал спальню для жены. В конце коридора находился туалет с раковиной. Линолеум вздулся и потрескался, обнажив покрытые черной мастикой доски. Окно в коридоре, выходящее на узкую, разделявшую два дома дорожку, разбито. Как раз напротив было окно той самой спальни, и через него виднелась больничная кровать, стоящая перпендикулярно стене, и на ней – тщедушная фигурка Мэй Снайдер, казавшаяся особенно жалкой под белым стеганым одеялом. Похоже, она спала. Я направилась дальше по коридору в сторону гостиной.