Баба Люба. Вернуть СССР 3
Шрифт:
Остаток дня мне всё не давала покоя одна мысль. Родственнички Владимира упомянули слово «завод». Значит, у зятя либо был какой-то прожект, связанный с этим заводом, либо он уже имел (или был соучредителем) завода. В любом случае мне хотелось всё выяснить. А то пока я сижу тут, как дура, и планы по завоеванию мира лелею, у меня из-под носа его ушлые троюродные сёстры уведут завод.
В то, что Владимир поправится, я не верила. Как и в то, что Тамарка после дурки выйдет полноценным человеком и возглавит завод, где станет управлять как крепкий хозяйственник. Скорее
И тогда будет у меня вообще всё «хорошо»: престарелый Любашин отец, который уже тогда вряд ли сможет сам себя обхаживать, тем более в селе, десяток внуков, судя по активности и генам Анжелики, ну и в придачу сестра-овощ с периодическими нервными срывами. Причем лично для меня все эти люди абсолютно чужие.
Но законы божьи попирать неправильно. Я попала на место Любаши, поэтому я в ответе за её родных. Не бросишь же. А вот для того, чтобы обеспечить всем им достойное существование, да и что уж там говорить, мне тоже, вот для всего этого и пригодится свой завод.
На худой конец его всегда продать можно будет. Всё же копейка.
Осталось теперь выяснить, что это за такой завод, что он производит и где находится. Думаю, все документы у Владимира где-то дома.
Я вытащила ключ от Тамаркиной квартиры. Пришла пора наведаться к сестрёнке в гости.
Глава 8
Да где же оно?! — я уже битый час рылась в многочисленных ворохах бумаг, принадлежащих Владимиру, в тщетной попытке наткнуться на искомый «завод».
Получается два варианта: либо зять хранил документы где-то в другом месте, либо я пропустила. Поэтому, испустив тяжкий вздох, я печально оглядела два огромных шкафа с бумагами и выдвинутые ящики стола, скривилась и начала всё заново.
Да, следует признать, мой зять Владимир был «Плюшкиным». Он принадлежал к той странной категории людей, которые никогда ничего не выкидывают. Но и эти люди тоже бывают разными: есть среди них такие, которые ни за что не выбросят ветхую одежду и обувь, или банки с позапрошлогодней консервацией, есть хранители старых газет, рекламных листовок и квитанций, есть те, кто коллекционирует даже б/ушные полиэтиленовые пакетики, сперва тщательно их выстирывает, затем сушит, затем аккуратно складывает и в таком виде хранит много-много лет непонятно с какой целью.
Владимир относился к первой категории. Он бережно хранил любую малейшую бумажку или её клочок. Я нашла даже фантики от конфет в увесистой коробке. Правда, конфеты были все заграничные, но собирать фантики для взрослого мужика — ну такое себе. В моём понимании образа Владимира это невинное хобби почему-то находилось за гранью добра и зла.
Как обычно, по закону подлости, искомая папочка (они таки нашлась, ура!) нашлась на самом низу, в диване. Я вытащила документы и прочитала — это были акции (та-дам!) на Калиновский фаянсовый завод, где когда-то много лет трудилась Любаша Скороход, пока я её не уволила. И Владимиру каким-то непонятным образом там принадлежало аж тридцать семь процентов (та-дам!). К моему сожалению, согласно документам, ему нужно было внести деньги.
Там были ещё какие-то бумажки с расчётами. Как я поняла, Владимир метил ввязаться в акционеры завода по производству оксида кобальта. Но я сразу решила в такое не лезть — конкурировать с «Норникелем» не самое умное решение. Поэтому — нафиг, нафиг.
Я отложила бумажки по кобальту и вернулась к документам по фаянсовому заводу. Ещё раз всё тщательно пересмотрела и изумлённо выдохнула. Так вот для чего Владимир заставил Тамарку продать дом отца! Сунув документы в сумочку, я аккуратно вернула все остальные бумаги на место и тихо вышла из квартиры, не забыв запереть её на ключ. Честно скажу, мелькнула мыслишка сложить Тамаркины вещи и отнести ей в психдиспансер, но не стала.
Вечером этого же дня у меня было свидание с Алексеем Петровичем. Я, как могла, откладывала, придумывала разные причины. Но дальше тянуть было неудобно, все отмазки как-то закончились.
Алексей Петрович решил шикануть и сводить меня в ресторан.
Ну ладно, ресторан, так ресторан. Хоть поужинаю, на худой конец.
Собиралась я недолго — вытащила заветную китайскую сумку и поискала, что бы надеть такое, чтобы не шокировать местную публику и вместе с тем быть на высоте. Хоть я планировала аккуратно дать Алексею Петровичу от ворот поворот, но пренебрегать внешним видом не стоило. Да и с момента попадания сюда, никуда особо я и не ходила (да и в том, моём мире, я в последние годы тоже никуда не ходила). Так что был достойный повод потешить своё женское эго.
Нарядилась я в платье, которое Ирина, с которой мы снимали комнату, «расхламила», потому что оно вышло из моды. Но для девяносто второго года это было самое ого-го и ух.
Платье это было самого обычного прямого кроя, но зато агрессивной «тигровой» расцветки. На мой вкус совершенно «никакущее», но здесь таких ни у кого ещё не было. Так что для калиновского ресторана вполне себе сойдёт. Главное, что, после того, как я похудела и помолодела, сидело оно на мне изумительно.
Я сделала красивую причёску, подвела глаза, накрасила губы и вышла на улицу.
Алексей Петрович ждал меня у подъезда:
— Любовь Васильевна! Вы чудесно выглядите! — восхищённо сказал он и протянул мне букетик мимозы.
Хорошо, хоть не три гвоздички, — порадовалась я, принимая гербарий. А вслух с милой улыбкой сказала:
— Спасибо, Алексей Петрович.
— Любовь Васильевна… — начал он и запнулся, — а можно я буду называть вас Люба? Хотя бы в этот вечер?
— Думаю, Алексей Петрович, если мы будем в ресторане друг друга по имени-отчеству называть — нас не поймут, — дипломатично ответила я, сразу обозначая границы.
— А вы тогда называйте меня Лёша, — предложил он.
Я внутренне поморщилась. Слишком фамильярно, но ничего не поделаешь, и я согласно кивнула.
Мы под ручку прошествовали по ночным улицам в ресторан.
Ну как ресторан. Для меня, человека из двадцать первого века, разбалованного интернетом и изобилием всего, этот так называемый ресторан выглядел как ширпотребная забегаловка. Но других вариантов всё равно не было.
Ну, хоть, может, готовят здесь вкусно, — понадеялась я.