Баба Люба. Вернуть СССР 3
Шрифт:
Мы заняли крайний столик, и сделали заказ. Алексей Петрович не сводил с меня восхищённого сияющего взгляда, лабухи на сцене лабали какой-то совершенно отпетый бандитский шансон, народ пил, ел, звенел бокалами, провозглашал тосты и хохотал, а у меня от всего этого разболелась голова.
Я уже и не рада была, что согласилась.
Да ещё и все бабы, присутствовавшие в ресторане, поедали моё платье завистливыми взглядами. А я как-то не особо люблю быть в центре внимания.
Официант, наконец, принёс бутылку вина, и Алексей Петрович разлил по бокалам:
—
— Потанцуем? — предложил Алексей Петрович, когда заиграли какой-то вялый медляк, если я не ошибаюсь, под песню Серова.
Я подавила вздох — вот нафига я попёрлась в этот ресторан? Сейчас бы пожарила дома котлеток, затем сделала бы себе чашку чая и смотрела бы кино, лёжа на диване. Но назвался груздем, как говорится…
Музыка закончилась, и мы вернулись за стол.
Примерно между салатом из крабовых палочек и заливной рыбой, Алексей Петрович вдруг сказал:
— Люба, выходи за меня замуж!
И я подавилась крабовыми палочками.
Прошло три дня, и сегодня у нас была небольшая благотворительная акция. На окраине Калинова жила одинокая старушка, ветеран войны. У неё никого не было, и здоровья уже тоже. Мы должны были помочь ей с ремонтом — поправить забор, крылечко, покрасить это всё и плюс ставни на окнах. В доме нужно было поубирать, побелить стены и вымыть окна. Плюс — перестирать покрывала, занавески, постельное, кое-какую одежду и так далее, по мелочи. А ещё — покрасить табуретки и старый скрипучий буфет с бомбошками.
Я обвела взглядом жилище старушки и вздохнула. Любой дом так же, как и любой человек, может рано или поздно обветшать, одряхлеть и даже превратиться в живой труп. Чаще всего в домах, особенно в домах стариков, сохраняется именно та эпоха, когда они были более всего счастливы. Такое впечатление, что люди хотя бы вещами, предметами, обстановкой пытаются удержать те мгновения, когда им было хорошо.
Дом этой старушки застыл где-то в начале пятидесятых.
Вот, казалось бы, разве же тогда было хорошо? Послевоенная разруха, ещё не ушли все эти отголоски боли, страданий… Но тогда всё равно было хорошо. Морально хорошо — была потрясающая человеческая работоспособность, молодой задор, надежда, было движение, стремление к лучшему и вера, что дальше будет ещё лучше. Эх, если бы они только знали, чем всё закончится…
И поэтому мне хотелось не просто, чтобы мы навели здесь порядок, покрасили и побелили. Нет, главное здесь было — удержать вот эту атмосферу дома. Иначе старушка вернется и будет здесь чужая, среди свежеотремонтированных предметов.
Данное мероприятие не было широко распиаренным, но здесь важно было во-первых, помочь человеку (и я не удивлюсь, если Всеволод лелеял далекоидущие планы, что эта бабулька потом пойдёт к нему в секту и отпишет всё добро на них),
Я зачитала перед членами группы список задач, и мы лихо и дружно приступили.
Работу распределили по возможностям — пока мужчины возились с забором и крылечком, женщины работали в доме. Чтобы бабуля не мешалась под ногами и не охала, Всеволод на три дня отвёз её в соседний посёлок, где был профилакторий для рабочих. Там она проходила кое-какие процедуры, а мы за это время должны были всё сделать.
Перед этим пригласили журналистку с фотографом, чтобы они зафиксировали «как было». А когда мы всё сделаем, они потом зафиксируют «как стало». И в газете напишут, как секта помогает простым людям и какие там бла-бла-бла хорошие и правильные люди.
В общем, попиарились и приступили к работе.
А среди нас была Таисия (та-дам!).
Мужчины делали ремонтные работы снаружи, я помогала Зинаиде Петровне собирать барахло на стирку, Ксения и Ольга Ивановна взялись за побелку, а Ирина Александровна отмывала окна и всё остальное. Таисия же слонялась от группы к группе и раздавала ценные советы.
— Милочка, ну кто же так белит! — прицепилась она к Ольге Ивановне, сочтя, что молоденькая Ксюша — неинтересная цель для нападок. — Нужно кисть вот чуть набок ставить, а то ведь все просветы видно. И наляпали на полу как…
— Ну, так помойте! — огрызнулась Сиюткина, продолжая нервно орудовать щёткой.
— Сразу видно, что вы агроном, а не маляр, — покачала головой Таисия. — Иначе знали бы, что известь с пола отмывать трудно. Семь вод надо, и всё равно разводы на полу останутся. Газетку подстелите хоть, что ли…
— Да я из деревни! Я получше тебя знаю, как белят! — вызверилась Сиюткина, перейдя в гневе на «ты», чего она обычно никогда не допускала. — У нас дома печь была, и я её матери всегда белить помогала! И деревья в саду!
— Но здесь не деревья, прошу обратить внимание, а стены, если вы не заметили… — сказала Таисия таким тоном, что Зинаида Петровна не удержалась и злорадно фыркнула.
Этого оказалось достаточно — Сиюткина взорвалась:
— А ты чего фыркаешь?! Чего фыркаешь?! — завопила она, швырнув кисть в ведро так, что часть извести расплескалось веером на пол. — Сама самую лёгкую работу отхватила, а теперь фыркаешь!
— Кто, я?! — такую несправедливость Рыбина стерпеть не смогла, — Вы представляете, как тяжело отстирать всё это! Да вы только гляньте, какое оно всё застиранное!
Она махнула старым, аж сероватым, пододеяльником перед лицом Сиюткиной:
— А знаете, давайте меняться! — зло выпалила Рыбина, — я прорехи в побелке оставлять не буду! Руки не из жопы у меня!
— Это вы на что намекаете?! — взвилась Сиюткина, — вы хотите сказать, что это у меня руки из жопы, что ли?!
— Я сказала то, что сказала!
— У вас у обеих такие руки, — моментально влезла в склоку Белоконь, — людей стыдно.
— Да вы на себя посмотрите…! — сандал всё набирал обороты.