Бабье гнездо
Шрифт:
Ей запомнился его самодовольный вид, как его широкая отвратительная спина бессовестно неторопливо исчезала за дверьми. Неужели эти уверенные хамы – хозяева жизни?
Не стала видно Клавдии. Лишь спустя время обнаружили ее повешенной в своем жилище. Сняли с петли и положили на скамейку. Лежит она спокойная, лицо умиротворенное, успокоилась навсегда.
– Отыграли тебе Клавдия зори, ночи тебе отоспали, дни тебе отсветили, дожди тебя омыли, ветры тебя расчесали. Спи, Клавдия, вечным сном!
– отпричитала ей Леонтьевна.
Не могла Клавдия найти приют среди людей, приютом ей теперь стала земля. Ушла её жизнь не распустившимся бутончиком в вечность.
О Клавдии Ванюшка сожалел, ему было жалко Клавдию, что зарыли доброту в землю. Он подходил к болотинке, к тому месту, где мыла его Клавдия и долго смотрел в воду. В воде ему представлялись Клавдины руки, руки заботливой матери, которые зовут, чтобы омыть его прохладной живительной водичкой и благословить его на жизнь, прожить за себя и за Клавдию.
* * *
Леонтьевна так и стоит живым маячком, одухотворяет, украшает жизнь, и эту миссию несёт уверенно, спокойно, с радостью в сердце. Нагадала Ванюшке на картах.
– Ванюшка, а Ванюшка, тебе выпадает судьба – жить не глухим, сердцем жить.
Настасье третий ребёнок дал силы упорно работать не только на производстве, но и в своём огороде. Вся ушедшая в думку, чтобы поднять детей, дать им твёрдую уверенность идти не по кривой, а прямо по жизни.
Матрёна, пока ещё у Анютки живот небольшой, собрала узлы, отмыла Васютку и велела Анютке одеться во всё новое, чтобы уехать на Украину отстраивать разрушенную войной жизнь. Помытый Васютка стал восковым, словно замер в ожидании встречи вселенского пришествия. Перед отъездом Матрёна вышла в поле и, помолившись, низко поклонилась земле, которая её приютила.
Генка – крещёный надел
* * *
Жизнь «бабьего гнезда» незаметна, не броская, она не громкая и не спешная, но натруженная, она проходит по душе, оставляя след. И как бы ты не хотел, а дни настойчиво идут, отсчитывая твой век, идут упрямым беззвучным шагом. Идут и идут, равнодушно покрывая временными пластами твою незатейливую жизнь. Даже простым глазом видишь печаль и тоску «бабьего гнезда». Осиротевшее оно с болью и грустью смотрит на тебя. А таких «бабьих гнёзд», считай пол-России. В таких гнёздах стоит немой укор: «За что так»? Обреченное на прозябание «бабье гнездо» живет, словно в ожидании зова, откуда-то, и, заслышав чистый неземной голос, тут же бы снялось бы и полетело. А куда? Хоть куда! Лишь бы лететь и лететь, чтобы забыться да потеряться.
Весной всё радуется солнцу. Все радуются новой жизни. Птицы вьют новые гнёзда, кроты роют новые норы, все торопятся продлить себя в новом поколении.
Ванюшка ходит на тёплом солнышке, тщательно перешагивая лужи, чтобы не запачкать новые ботинки. Катерина, наблюдая за ним, ловит себя на мысли, что Ванюшке надо жить не только привычками людскими, а жить умом, который вложила она и природа. Быстрей бы Ванюшка понял, что не та жизнь, которая тебя ведёт, а та, которую ты ведёшь.
Весна всё пробуждает, пробуждает и мысли о жизни, и чем больше Катерина думает, тем тяжелей ей становится жить.
За окном тоскует пичуга. Катерина, слушая её, прогоняет грусть, не даёт ей овладеть сердцем: «Весенний дождичек взбрызнет, освежит землю, смотришь, и дышать легче станет. Жить надо, жить, во что бы то ни стало, но жить!»