Бабьи тропы
Шрифт:
Партизаны упирались:
— Не поедем… Ничего не сделает Супонин. А в волости, должно быть, ума рехнулись…
Партийных Панфил припугивал:
— На ячейке поставлю, кто не явится.
Емеля Кочетков шумел в ответ:
— Воля твоя, Панфил Герасимыч… Хоть из партии исключай… А жрать я с семьей должен?.. А? Скотина тоже?.. А?
Иван Сомов выставлял свои причины.
— Десятину сеял я, а она вся выгорела. Сам посуди, Панфил Герасимыч: хлеба не будет, я сено лишнее
Кирюшка Теркин тем же отговаривался:
— Хлеб не уродился — надо сена больше заготовить…
— Кому продавать-то будете? — сердито спрашивал Панфил. — У каждого свое сено будет.
Партизаны отвечали:
— Не старое время… знаем, куда сдавать. Ты, Панфил Герасимыч, куда деготь да смолу отправляешь?..
Доехал Панфил до сенокосов Солонца, близ которых косил свой пай Афоня, и велел Афоне и Никишке Солонцу объезжать остальных мужиков, а сам вернулся к своему шалашу. Не знал он, что других мужиков объехал уже ночью и предупредил Ванюшка Валежников.
А к вечеру прибежала из деревни пешком на покосы к Афоне Параська. Сам Афоня только что вернулся с объезда. Параська рассказала отцу, что по деревне слух идет: будто приехал Супонин с каким-то строгим приказом из волости и на митинге будет объявлять его.
Не отдыхая, Афоня кинулся на ширяевские покосы, которые были неподалеку. Рассказал обо всем Павлушке. Перепуганный Павлушка сел на коня и полетел по лугам, объезжая и уговаривая партизан:
— Товарищи, не иначе — контра это… Отпор надо дать!
Партизаны по-прежнему мялись:
— Зря беспокоишься, товарищ Ширяев! Не посмеют нас тронуть.
— Бабьи сказки, товарищ Ширяев! Поезжай спать.
Некоторые хвастливо говорили:
— Пусть только попробуют… Всю волость разнесем!
На рассвете вернулся Павлушка к своему шалашу и, увидев около него бабку Настасью, соскочил с коня и шепотом спросил ее:
— Ты что это, бабуня? Не спишь?
— Не сплю, сынок, — так же тихо ответила бабка.
Тебя поджидаю…
— Зачем?
Бабка Настасья тяжело вздохнула:
— Ох, Павлушенька… что-то затревожилась моя старая голова… Чует мое сердце беду… давно чует…
Павлушка и сам чуял в сердце тревогу. Но бабке сказал шутливо:
— Ты ждешь беду, а беда никак не идет к тебе, бабуня.
Бабка погрозила ему клюшкой:
— Не шути, сынок… Поди поспи… С конем-то я сама управлюсь. После встанешь — вместе в деревню пойдем.
— Ты-то зачем? — удивился Павлушка.
— Дело есть у меня, сынок, — загадочно ответила бабка.
Взяла из рук Павлушки узду и повела мокрого коня к телеге, на выстойку.
Глава 7
Не
Но Арина Лукинишна сама догадывалась, зачем так часто прячутся в укромных углах двора Колчин и новый работник Валежникова. Догадывалась, о чем они шепчутся.
Многое узнала Арина Лукинишна с тех пор, как перешел на квартиру к ним ревкомовский делопроизводитель Алексей Васильевич Колчин.
Обходителен и услужлив был товарищ Колчин. Маленький, черненький и вертлявый, он целыми днями бегал по деревне; старательно занимался в ревкоме, аккуратно выполнял поручения Панфила; дома шушукался с Филиппом Кузьмичом и с его работником, находил время и для бесед с Ариной Лукинишной. Видела Арина Лукинишна, что человек он городской, из образованных. Потому и прислушивалась к речам его дельным.
А Колчин начинал издалека. Вернувшись из ревкома, он говорил Арине Лукинишне:
— Ох и путаник этот ваш секретарь!
— Павлушка-то? — спрашивала Арина Лукинишна.
— Ну да, — отвечал Колчин. — Так запутывает дела ревкома, что после мужикам в десять лет не расплатиться перед казной.
— Да что ты, Алексей Васильевич? — всплескивала руками Арина Лукинишна.
Колчин понижал голос и, оглядываясь, таинственно говорил:
— Поверьте совести, Арина Лукинишна. Человек я грамотный… и то не всегда разбираюсь в его фокусах.
Арина Лукинишна возмущенно ругалась:
— Ах мошенник, жаби его!.. Ах обдергун окаянный!..
Потом рассказывала Колчину:
— Бабка Настасья воспитала его, Алексей Васильевич. Бабушкины повадки в нем. Родительница-то Павлушки хорошая женщина…
Колчин кивал головой:
— Слыхал, слыхал, Арина Лукинишна… И про старушку слыхал… Не совсем чистая старушка…
— Как? — настороженно спрашивала Арина Лукинишна.
— Да так, — с притворным смущением ронял слова Колчин. — Говорят: ведьма она… Вроде как с нечистой силой дело имеет.
Полное, румяное лицо Арины Лукинишны мгновенно белело.
— Да что ты, батюшка! — испуганно таращила она круглые глаза.
— Поверьте совести, Арина Лукинишна. Многие говорят… Да я и сам кое-что примечал…
— Ах, батюшки! — хлопала себя по толстым ляжкам Арина Лукинишна. — Ах, владычица матушка, пресвятая богородица!
— Только, ради бога, Арина Лукинишна, — просил Колчин, — не говорите вы об этом. Узнают — съедят меня.
Арина Лукинишна клялась и крестилась, что звука не проронит. Но тотчас же бежала к Гуковым, оттуда — к куме Оводихе, от нее — к сватье Неводовой, к Клешниным.