Бабьи тропы
Шрифт:
Передумывал все это дед Степан и тосковал.
Как-то рано утром вышел дед Степан на гумно — солому отобрать от трухи и ток зачистить.
Работал и, чего-то ожидая, все поглядывал на дорогу, уходящую далеко за поскотину, к повитому туманом темно-зеленому урману.
Вдруг из леса вынырнули два всадника с винтовками за плечами и во весь опор понеслись по дороге к деревне, поднимая за собою в чистом утреннем воздухе клубы пыли.
Дед Степан приставил руку к глазам. Присмотревшись к одному из них, воскликнул:
— Да
Кинулся в пригон, где Марья доила коров, а бабка Настасья собирала яйца из-под кур.
— Бабы! — закричал дед Степан. — Павлушка едет!
— Что ты?! — всплеснула руками бабка Настасья.
— С места не сойти! — побожился дед и кинулся в ограду.
А сноха Марья даже головы не повернула от подойника.
Всадники влетели в деревню и скакали уже улицей, направляясь к дому Ширяевых.
Бабы, выгонявшие из дворов скотину, смотрели на всадников и, узнав их, испуганно шептали:
— Мать пресвятая богородица!.. Павлушка ведь это… Ширяев. Опять с тем… с рабочим…
Глава 10
Знал Павлушка, что не все белокудринцы обрадуются приезду его и товарища Капустина, но не ожидал, что так дружно будут отмалчиваться на собрании по поводу хлебной разверстки.
Капустин уже два часа стоял на крылечке мельницы и, обливаясь потом, кричал толпе оборванных и угрюмых мужиков:
— Товарищи! В городах голод: умирают тысячи детей, умирают тысячи взрослых… Голодный тиф косят людей, как косой. А против нас восстал весь буржуазный мир капиталистов, помещиков и генералов. Советская власть ведет большую войну с Польшей, которую поддерживают буржуи всего мира. Товарищи! Вы должны сознательно отнестись к этому делу. Вы все, как один, должны выполнить разверстку…
Сгрудившись у мельницы, мужики тоже обливались потом в тесной и удушливой толпе. Одни сурово, другие равнодушно посматривали на Капустина и молчали. Только коммунисты внимательно слушали оратора.
— Товарищи! — выкрикивал Капустин. — Вы сами понимаете: с голодным брюхом не много навоюешь. Значит, поддерживайте Красную Армию, поддерживайте свое рабоче-крестьянское государство против международных разбойников-капиталистов, против панской Польши!..
— Поддержать, Якуня-Ваня! — раздался в задних рядах тоненький голос Сени Семиколенного.
И почти тотчас же кто-то из середины толпы злобно ответил:
— Из чужих-то закромов…
— Товарищи! — продолжал Капустин. — Все-таки голодными вы не ложитесь спать. А в городах люди получают четверть фунта на брата и никакого приварка…
И опять раздался тот же злобный голос.
— А ты наши куски считал?
— Последнее отдать! — яростно крикнул Афоня.
— Я не о всех говорю, — заканчивал речь Капустин, обтирая рукавом пиджака пот со лба. — Я говорю о тех, у кого хлеб имеется. Я прошу вас, товарищи, выйти сюда и высказаться.
Капустин
— Кто будет высказываться, выходите сюда.
Но никто в толпе не тронулся с места.
Панфил еще раз повторил приглашение.
Тут из-за спины председателя вынырнул секретарь ревкома Колчин, оглядел собравшихся и как-то многозначительно крикнул:
— Ну, что же, товарищи! Высказывайтесь… кто как умеет!
И снова спрятался за спину Панфила.
Мужики молчали.
— Тогда я буду голосовать, — сказал Панфил.
— Голосуй! — закричали коммунисты. — Голосуй!
— Кто за выполнение разверстки? — спросил Панфил. — Поднимите руки.
Подняли руки все коммунисты и двое беспартийных партизан.
— Кто против разверстки?
Не поднялось ни одной руки.
— Значит, можно считать — единогласно приняли, товарищи?
Мужики молчали.
— Объявляю собрание закрытым.
Попыхивая трубками, сморкаясь и покашливая, расходились мужики от мельницы к деревне. Шли кучками и в одиночку. Но молчали и друг на друга не глядели. Кержаки расходились тоже молча.
Сзади всех шли, сгрудившись, коммунисты.
Капустин спрашивал их:
— Как думаете, товарищи, будут мужики сдавать хлеб по разверстке?
Панфил затянулся из трубки и хмуро ответил:
— Как бы совсем не отказались…
— Не отдадут хлеб, Якуня-Ваня! — воскликнул Сеня.
— Не отдадут! — подтвердил Афоня. — По рожам видно…
— Что ж делать? — озабоченно проговорил Капустин.
Коммунисты и сами не знали, что делать.
Тяжело шлепали броднями по пыли. Курили. Молчали и думали.
Подходя к улице, Маркел сказал:
— Погодите ужо… надумал я… Что-нибудь сделаем.
Глава 11
У Панфила долго сидели и совещались: сам Панфил, Капустин, Маркел и Павлушка. Обсуждали порядок предстоящего собрания ячейки совместно с беспартийными партизанами.
А вечером почти все партизаны собрались в Маркеловой кузне.
Председательствовал Маркел.
Опять говорили о разверстке.
Мужики слушали оратора, опасливо поглядывая ни главаря большевиков, думали о своем и дружно отмалчивались.
А Маркел понукал:
— Ну… что же будем делать?.. Давайте высказывайте, товарищи. Ну?
Мужики молчали.
Маркел настаивал:
— Что молчите? Надо высказывать… От молчка дело не пойдет…
Мужики усиленно тянули из трубок, пыхтели и никто не решался взять слово.
Маркел еще раз обратился к ним:
— Ну?
Наконец взял слово Яков Арбузов.
— Что тут высказывать, когда хлеб-то не у нас… — нехотя заговорил он. — У нас много ли возьмешь? Весь хлеб у кулаков… у Валежникова, у Гукова, у Клешнина, у других… Конечно, немного есть и у середняков… скажем, у Емели Солонца, у меня…