Бабочки и порочная ложь
Шрифт:
— Иди, поприветствуй кого-нибудь еще. Твои услуги здесь не нужны.
Лицо этого опрятного придурка становится суровым.
— Я просто хотел быть вежливым и протянуть руку помощи нашему новому ученику. Я не понимаю, почему ты почувствовал необходимость вмешаться, Рафферти, — честно говоря, я тоже не понимаю, почему Рафф вмешивается. У меня сложилось впечатление, что он скормит меня волкам при первой же возможности. — Если бы я знал, что наступлю на твои ноги, я бы никогда не подошел к ней. Если ты хочешь бедную стипендиантку себе, так и скажи.
Мой отец воспитал меня сострадательной, но в то же время и мужественной.
Ему шестнадцать, но Рафферти держит себя так, что кажется старше и крупнее. Я видела, как взрослые мужчины смотрели на него с опаской в глазах.
Когда я сказала, что Рафферти скрывает свои эмоции, я имела в виду именно это, но в тех редких случаях, когда он решает показать свои чувства, это никогда не бывает хорошим способом. Это всегда гнев. Он никогда не показывает хорошее, только плохое и безобразное.
Улыбки, украшавшие его красивое лицо в последнее время, не были искренними. Те, кого я видела, были жестокими или насмешливыми. У него всегда была проблема на плече, но за последний год она начала расти.
— Ты действительно хочешь меня разозлить? — голос Рафферти такой тихий и ровный, что у меня по спине бегут мурашки. Но не в страхе. Это что-то… другое. — Мы с тобой оба знаем, какой это неразумный выбор, но если тебе действительно хочется туда направиться, меня это устраивает.
Брайс смеется над этим и отмахивается от этого, как будто он не нервничает. Однако то, как его глаза бегают по сторонам в поисках учителя или администратора, выдает его ложную браваду.
Рафферти смеется над этим вопиющим шагом. Холодный, угрожающий звук.
— Думаешь, они придут тебе на помощь и остановят меня? Никто не остановит меня. Они бы, черт возьми, не осмелились. Знаешь, почему?
Друзья Брайса разошлись и в качестве меры предосторожности отошли на несколько шагов.
— Потому что, когда я произношу свое имя, это, черт возьми, что-то значит. Ты считаешь себя кем-то, потому что твой папа-продавец автомобилей заработал немного денег, когда твоя бабушка сдохла? Это имя, которым ты так чертовски гордишься, ничего не значит. Никому здесь нет дела до Фитцгиббонов, — его подбородок слегка кивает в мою сторону. — И ей определенно плевать, кто ты и как тебя зовут.
Все еще не отступая, Брайс заставляет ухмылку оставаться на лице.
— Да? Если бы ты не вмешался, я уверен, что смог бы позаботиться о ней. Это было бы достаточно легко. На таких девушек, как она, легко произвести впечатление.
Под черной школьной рубашкой на пуговицах, той, которую он носит с закатанными рукавами, а требуемого галстука и пиджака нигде не видно, позвоночник Рафферти напрягается. Я видела, как это происходило раньше, и ожидаю, что он нападет на Брайса, но он по-прежнему твердо стоит передо мной.
— В следующий раз, когда я увижу тебя, скачущим вокруг нее и хвастающимся, как гребаный павлин, я напомню тебе, насколько ты на самом деле несущественен. Как муравей под моей туфлей, ты вспомнишь, где ты стоишь в пищевой цепочке.
Мастерски высказав свое мнение, Рафферти решает, что на этом все закончилось. Не глядя на меня, его рука тянется назад и сжимает мое запястье. Резким рывком он уводит меня от глазеющих студентов и преподавателей
И они будут в таком же замешательстве, как и я.
Рафферти мчится по коридорам, не утруждая себя ни от кого. Подобно приближающемуся сверхскоростному поезду, люди отпрыгивают с его пути, чтобы их не переехали. Мои попытки высвободить запястье тщетны, и мне приходится неуклюже бежать за ним.
— Рафф… — я пытаюсь привлечь его внимание, но мой тихий зов остается неуслышанным в суете коридора. Люди смотрят на нас, когда мы проходим, нахмурив брови и слегка приоткрыв рты. Все, что он делает, это способствует слухам и слухам, которые будут говорить обо мне. Желая положить этому конец и попытаться хоть как-то контролировать ущерб, я сильнее дергаюсь из его хватки. — Рафферти.
Наконец он останавливается и поворачивается ко мне.
— Что это было? — я пытаюсь спросить, но резкость, которую я вижу на его лице, говорит мне, что я не получу ответа.
Ледяной взгляд в его глазах для меня не нов. Это напоминает мне ледники в Арктике. Они такие же холодные и непригодные для жизни.
— Тебе нужно держаться от него подальше.
Теперь запястье освободилось от его хватки, я беру её в другую руку и прижимаю к груди.
— Я буду стараться изо всех сил, но не обещаю. Ты знаешь, что эти придурки в рубашках поло и туфлях-лодочках мне очень нравятся, — моя попытка улучшить настроение полностью терпит неудачу, и лицо Раффа становится только темнее. Более угрожающе.
— Ты думаешь, я шучу? — он делает шаг ко мне и наклоняет подбородок к груди, чтобы продолжать удерживать мой взгляд. — Держись от него подальше, Пози. На самом деле, держись подальше от них всех.
Раздражение вспыхивает в моей груди, и беззаботная улыбка, которую я носила, исчезает, и ее место занимает хмурый взгляд.
— От всех? И что, Рафф? Ты не хочешь, чтобы у меня появились друзья, пока я здесь?
— У тебя есть Пакстон.
Я скрываю легкое вздрагивание от того, что он включает в себя только Пакса, а не себя. Это должно быть то, к чему я уже привыкла, но почему-то это все еще причиняет боль. Я не знаю, что я когда-либо сделала, чтобы Рафферти стал таким сдержанным и ожесточенным по отношению ко мне.
— У нас с Паксом всего два урока вместе. Мы даже не делим обеденный период, — от одной мысли о том, чтобы посидеть в столовой в одиночестве, у меня сводит живот.
На его лице нет и тени сочувствия. Выражение его лица остаётся совершенно пассивным, а поза — жёсткой.
— Делай, что я говорю, и иди на урок, бабочка.
Рафферти понятия не имеет, какую реакцию вызывает мое тело, когда он меня так называет. Как будто, просто произнося это слово, он вызывает их рой, который извергается в моем желудке. Их крылья яростно бились о мои ребра, требуя, чтобы я признала их. Он единственный, кто называет меня "бабочкой", и даже если он использует это прозвище лишь в редких случаях, интенсивность моей реакции всегда одинакова.