Бабочки и порочная ложь
Шрифт:
Безопасность.
Мне кажется, это неподходящее слово для использования сейчас. Не тогда, когда я сейчас пытаюсь поспеть за поспешными шагами Рафферти, пока мы следуем за медсестрой в палату Пакса.
Возможно, я и спасла Пакса от Адриана, но не смогла спасти его от остаточной травмы, которая его преследует. Быть разоблачителем означало, что я не могла быть рядом и помочь ему исцелиться, как бы сильно мне этого ни хотелось. Тяжесть этой вины на моей груди удушает. Я не могу остановить голос в своей голове, говорящий мне, что если бы я была
Рациональная часть моего мозга постоянно напоминает мне о двух важнейших вещах, и это единственные причины, по которым я не поддаюсь голосу в своей голове.
Первое, что я знаю без сомнения, это то, что даже если бы я изо всех сил боролась за Пакса, Рафферти никогда бы не подпустил меня к себе. Это было бы справедливой реакцией, учитывая, что он знал только ту часть истории, где я предала его доверие и положила начало смерти его матери. Если бы я была на его месте, я бы тоже не хотела, чтобы я была рядом. Во-вторых, если бы я была рядом с Паксом так, как мне хотелось, любая помощь, которую я могла бы ему предложить, не была бы той помощью, которая ему действительно нужна. Травма, которую он пережил, требует такой помощи, которая находится за пределами моих возможностей. Ему нужен профессионал.
Я не знаю, достиг ли он той точки, когда осознал это для себя, но пока он этого не сделает, я буду продолжать поддерживать его всеми возможными способами. И если он попросит дополнительной помощи, я тоже поддержу его за руку. До тех пор мы находимся в его временных рамках. Ему предстоит решить, когда он достигнет своего предела.
Медсестра, одетая в темно-бордовый халат, останавливается у деревянной двери с длинным узким окном и поворачивается к нам.
— Когда он впервые приехал сюда, ему дали легкое успокоительное, чтобы успокоить его. Скоро он должен проснуться.
Она ждет, пока Рафферти склонит голову в знак согласия, прежде чем идти к медпункту неподалеку. Когда она уходит, ее резиновые туфли скрипят по полированному кафельному полу.
Я смотрю на Раффа, надеясь поймать его взгляд, но, как и во время напряженной поездки здесь, он отказывается смотреть на меня. Всю поездку в машине он держал голову прямо, а с тех пор, как мы были в больнице, он ведет себя так, будто меня здесь вообще нет.
Это вызывает воспоминания и эмоции. Я уверена, что он предпочел бы остаться похороненным, но я чувствую, как он отстраняется от меня. Порочная энергия, исходящая от него, как густой туман, напоминает мне, каким он был, когда мы впервые воссоединились.
Не говоря ни слова, он поворачивает ручку и проскальзывает внутрь. Сделав несколько шагов за ним, я тихо закрываю за собой дверь и медленно вхожу в холодную комнату, пахнущую антисептиком.
Аромат напоминает мне о том, как я улетела домой на той неделе после несчастного случая с отцом. Кроме еды и душа, я не отходила от отца. Он был в коме, и мы еще не знали степень повреждения его мозга, но мне нужно было, чтобы он знал, что я рядом с ним. В конце концов мне пришлось вернуться в Нью-Йорк, и тогда меня заменила тетя Джо.
В отличие от моего отца, который был подключен к большему количеству трубок и проводов, чем я
Я не буду говорить этого вслух, потому что это только разозлит Рафферти, но, учитывая все обстоятельства, Паксу повезло. Его передозировка могла быть намного хуже, чем была на самом деле. Каждый день есть люди, которым не так повезло.
Его кожа немного серая, а круги под глазами интенсивные, но в остальном физически он выглядит нормально. Мысленно это совсем другой разговор.
Хотя я не знаю, как долго это продлится. Рано или поздно он начнет ощущать болезненные последствия абстиненции, и именно тогда ему придется решить, что он хочет делать. Либо обратитесь за помощью, либо продолжайте идти своим нынешним путем.
Оставаясь поближе к дальней стене, чтобы дать ему место, я наблюдаю, как Рафферти приближается к больничной койке. Его лицо холодное и каменное, на нем нет никаких признаков эмоций, пока его рука не обхватывает татуированное предплечье Пакса. Он ломается, сокрушительная реальность того, что сегодня вечером он чуть не потерял брата, обрушивается на него. Грудь вздымается от глубоких вдохов, глаза закрываются, и он опускает голову.
Он стоит там, держась за своего младшего брата, и, без сомнения, испытывает ряд несомненно болезненных ощущений.
От этого зрелища у меня горят глаза и наворачиваются слезы.
— Рафф… — его имя хрипло срывается с моих губ, прежде чем я успеваю его остановить.
Мой голос вытаскивает его из того, во что он только что погрузился. Его голова поворачивается в мою сторону, а глаза горят знакомой ненавистью. У меня тут же скрутило желудок, и в горле закипела тошнота. Одним взглядом я чувствую, как у меня отнимают все, что я недавно получила.
Я снова потеряю его.
— Не могу поверить, что моему брату понадобилось почти умереть, чтобы осознать, насколько чертовски слепой я был, — он отпускает руку Пакса и отворачивается от кровати. Впервые с тех пор, как ему позвонили, все его внимание сосредоточено на мне, и мне это не нравится. Не сейчас. Не такое внимание. — Я сделал то, что они сказали. Я попытался отпустить. Я начал, черт возьми, прощать тебя, — он выплевывает в меня эти слова, как будто они пропитаны ядом. — Я позволил себе почувствовать себя счастливым. На секунду я действительно подумал, что я тоже, но теперь я знаю, что это была еще одна ложь. Я попался на твою ложь. Снова.
Слёзы текут по моему лицу, я качаю головой.
— Ты не это имеешь в виду, — он шатается и позволяет боли и гневу просачиваться обратно.
— Да, знаю, — рявкает он, обогнув кровать и направляясь ко мне. Я рефлекторно делаю шаг назад, но моя спина тут же прижимается к стене. — Я позволил себе отвлечься на тебя и на то, как хорошо было снова быть с тобой. Ты заставила меня потерять концентрацию, но я снова вижу тебя такой, какой ты есть.
— Рафферти, — в последней попытке сохранить дистанцию между нами я вытягиваю руку перед собой. — Остановись. Тебе придется остановиться и послушать меня…