Бабочки и порочная ложь

Кинг Кейли

— Он в безопасности с тобой, — теперь я это знаю. С ней он чувствовал себя в такой безопасности, он доверял ей и ей одной свою самую сокровенную тайну. — Я скоро вернусь.

Она этого не принимает.

— Ты сейчас плохо думаешь. Я вижу по твоему лицу, что ты планируешь сделать что-то безрассудное. Тебе нужно уделить минутку и отнестись к этому с умом.

— Нет ты ошибаешься. Я думаю прямо. Впервые за долгое время все ясно, и я знаю, что мне нужно делать.

Я беру у нее руку, чтобы держать ее лицо между ладонями. Она задыхается от тихого рыдания, и ее глаза на секунду закрываются, прежде чем красные,

медовые глаза встречаются с моими.

— Ты слишком долго носила это бремя на себе. Моя очередь.

— Рафф…

— Теперь я понимаю, почему ты сделала то, что сделала, — шепчу я. — Я не знаю, как я когда-нибудь смогу компенсировать то, через что заставил тебя пройти из-за этого, но это только начало.

— Мне не нужно, чтобы ты это компенсировал, — настаивает она, накрывая мои руки. — Мне просто нужно, чтобы ты остался здесь с ним. Со мной. Мы вместе придумаем, что делать дальше.

Годы, которые мы потеряли из-за всего, — это время, проведенное вместе, которое мы никогда не вернём, но я не хочу, чтобы это — ради него — разрушило, каким бы ни было наше будущее. Я не знаю, что это нам принесет, но одно я знаю без тени сомнения.

— Я люблю тебя, бабочка, — её дыхание сбивается в груди, когда я прижимаюсь губами к ее лбу. — Я знаю, что сказать тебе сейчас ничего не исправить, и мне предстоит много работы, чтобы все исправить, но мне нужно, чтобы ты услышала, как я это говорю.

Это несправедливо по отношению к ней, когда я отстраняюсь и вхожу в открытые двери позади нее. Как бы ей этого ни хотелось, я знаю, что она не последует за мной дальше, потому что не оставит Пакстона одного в больничной палате. Ее непоколебимая преданность моему брату пойдет мне на пользу, потому что я знаю, что кто-то будет рядом с ним, пока я буду бороться с сохраняющейся угрозой, угрожающей моей семье.

Я прохожу половину парковки, когда прижимаю телефон к уху, и мой звонок принимает знакомый голос.

— Привет.

Я не теряю времени.

— Мне нужна твоя помощь.

Глава 40

Пози

Прошло семьдесят два часа с тех пор, как мое время защиты тайны Пакстона подошло к концу, и Рафферти оставил меня одну в вестибюле больницы. Кажется, что оно длиннее, потому что за последние три дня я не спала больше нескольких часов здесь и там. Между заботой о Паксе, пока он проходит детоксикацию от наркотиков и алкоголя, и беспокойством о Раффе, мне было нелегко заснуть. Вдобавок ко всему, я чертовски эмоционально истощена. Как будто последние шесть лет наконец-то настигли меня, и я чувствую все, через что мы прошли, одновременно.

Врачи пытались дольше держать Пакса под наблюдением, но когда он им в этом отказал, они пригласили врача поговорить с ним о поездке в реабилитационный центр. Я могла сказать, что какая-то часть его хотела принять их помощь, но в конце концов он сказал «нет». Я не думаю, что он сможет думать о следующих шагах в своем выздоровлении, пока не узнает, что происходит с Рафферти. Стресс неизвестности влияет на него так же, как и на меня.

Ну, это не совсем неизвестно. Мы оба довольно хорошо представляем, что он там делает, но никто из нас не сказал этого вслух. Это не совсем та тема, которую легко вплести в разговор. Я знаю и понимаю, почему Рафферти

считает, что ему нужно это сделать, но меня беспокоит, как это отразится на его душе. С некоторыми артистами жить труднее, чем вы думаете изначально, а Рафф уже многое пережил. Я не хочу, чтобы это стало тем, что окончательно сломит его — тем, что наконец позволит тьме поглотить его.

Пакс подписал бумаги, в которых говорилось, что он покидает больницу вопреки рекомендациям врача на следующее утро после исчезновения брата, а час спустя мы вошли в пустую пожарную часть. Были доказательства того, что Рафф был там в какой-то момент ночи, но к тому времени, как мы добрались туда, обеих машин уже не было. Я должна предположить, что Роум ведёт одну из них, и меня это утешает, потому что, по крайней мере, он не один.

Я писала и звонила ему больше раз, чем могу сосчитать, но все оставалось без ответа. То же самое и с моими попытками связаться с Роумом. В этот момент тишина становится оглушительной, и от нее у меня в груди невыносимо сжимается.

Чашка кофе, которую я держу в руке, возвращаясь в гостиную, может стать для меня четвертой за день, а может быть и восьмой. В этот момент я полностью потеряла счет. Я даже не знала, сколько уже времени, пока не увидела время на кофейнике, когда налила эту чашку.

Проходя мимо Пакса, лежащего на кожаном диване в одних черно-серых клетчатых боксерах, я прижимаю ладонь к его лбу. Его кожа липкая и теплая, но он далеко не такой горячий, как несколько часов назад.

— Думаю, у тебя спала лихорадка, — говорю я ему, когда его налитые кровью глаза встречаются с моими. — Как ты себя чувствуешь?

Я сажусь на противоположную сторону Г-образного дивана. Это то же самое место, на котором я спала с тех пор, как мы вернулись домой. Мне не хотелось находиться слишком далеко от Пакса на случай, если что-нибудь случится, поэтому я решила спать здесь, а не на кровати Раффа. Медсестра в больнице предупредила меня о возможных припадках перед отъездом, и с тех пор я беспокоюсь о них.

Не хочу быть слишком оптимистичной, но похоже, что он наконец-то поворачивает за угол.

Он отодвигает одеяло, под которым дрожал последние два дня, ниже по ногам и напряженно качает головой.

— Каждый дюйм моего тела болит. У меня такое чувство, словно меня сбил поезд, но в остальном я великолепен.

— Я знаю, ты этого не чувствуешь, но ты выглядишь и звучишь намного лучше, чем вчера в этот раз, — не знаю, помнит он или нет, но между рвотой в миску, которую я нашла на кухне, у него были галлюцинации. Он думал, что я его мама почти четыре часа, и каждый раз, когда он звал ее, мое сердце разбивалось из-за него еще больше. Я не поднимала эту тему и не думаю, что когда-либо буду. Это печальное воспоминание, которое ему не нужно носить с собой.

Закрыв глаза, он стонет и уткнулся головой в подушку, которую я принесла из его комнаты.

— Если это так, то я даже не хочу знать, как я выглядел вчера, потому что я мельком увидел себя в зеркале, когда помочился, и это было некрасиво.

— Ты выглядел лучше, — поддразниваю я, наслаждаясь этим моментом легкомыслия. У нас такого не было очень давно. Впервые с тех пор, как вернулась, я слышу в его голосе хоть какое-то подобие юмора. Это дает мне надежду, что тот беззаботный мальчик, которого я помню, все еще где-то здесь.