Бабочки и порочная ложь
Шрифт:
Блять. Он был слишком чертовски молод, чтобы иметь дело с этим.
Протирая лицо рукой, я вытираю слезы, которые, как я даже не заметил, упали из моих закрытых глаз.
— Я…блять. Прости, Пакстон, — удаётся выдавить мне. — Мне жаль, что я не знал, что тебе нужна помощь.
— Откуда ты должен был знать? Я очень старался скрыть, что это происходит. От всех.
— Мне следовало уделять больше внимания, — в те ночи, когда я пробирался в кровать Пози и крепко спал рядом с ней, я понятия не имел, какие отвратительные
Не в силах больше сидеть на месте, мне удается оторваться от земли. Я чувствую на себе две пары обеспокоенных взглядов, когда начинаю расхаживать по комнате.
— Мне жаль, что ты оказался в положении, когда ты чувствовал, что должен защищать меня от него. Это было нечестно на тебя нападать. Ты был всего лишь ребенком.
— Ты тоже… — бормочу я так тихо, что не уверен, что кто-то из них меня слышит. — Таким был и ты, — повторяю, но на этот раз с прерывистым ревом.
Внезапная волна ярости, охватившая меня, не поддается контролю, и мой кулак пробивает ближайшую стену, прежде чем я успеваю осознать, что делаю. Я не чувствую, когда гипсокартон трескается у меня под пальцами. Я уверен, что почувствую это завтра, но на тот момент это проблема.
Нога Пози отрывается от земли, как будто она собирается прийти мне на помощь, но что-то на моем лице заставляет ее остановиться у края кровати. Я хочу, чтобы она пришла ко мне, но не знаю, как позволить ей быть рядом со мной прямо сейчас. Не после того, что я сделал, чтобы наказать ее за то, чего она не совершала.
— Смерть моей матери… — я замолкаю, не в силах выдавить остальные слова.
— Это не ее вина, — добавляет Пакс. — Я знал, что маме будет плохо, если Пози выдаст его, но я все равно сказал ей это сделать. Это я посадил маму в ванну. Во всем, в чем ты обвинил Пи, тебе придется обвинить меня.
Моя голова мгновенно трясется.
— Нет. Я не могу.
— Ты можешь. Я тот….
— Ты не сделал ничего плохого! — кричу я поверх него, бросаясь на другую сторону его кровати. Моя рука крепко сжимает его плечо, и я наклоняюсь, чтобы мы оказались на уровне глаз. — Ты не сделал ничего плохого, — повторяю я, чтобы убедиться, что он меня слышит. — Я не виню никого из вас в том, что случилось с мамой. Я не могу винить тебя, потому что если бы я тогда знал, что делаю сейчас, я бы не стал дважды думать о том, чтобы самому иметь дело с Адрианом.
Как я могу называть его папой, зная, что он сделал?
— Я не знаю, смог бы я тогда спасти маму, но я знаю, что сделал бы все возможное, чтобы спасти тебя, потому что ты чертовски этого стоишь, братишка.
Мой приоритет сместился бы к благополучию моего брата, а не к благополучию моей мамы, как и у Пози. Моя мама, несмотря на свои собственные трудности, была взрослой. Пакстон был беспомощным ребенком, подвергшимся насилию. Я не сомневаюсь, что сделал бы все возможное, чтобы помочь
Лицо Пакса падает, прежде чем он опускает его мне на плечо и обнимает меня рукой. Я обнимаю его в ответ так же крепко, как его тело дрожит в тихих рыданиях. Над его головой я встречаюсь с полными слез глазами Пози.
Эта девушка.
Она была моей первой любовью, а затем моим врагом, но все это время оставалась нашим ангелом-хранителем.
Она никогда не колебалась в своем обещании, данном Паксу. Несмотря на все, что я в нее бросал, она оставалась сильной. Ночь, когда Пакстон продолжал извиняться перед ней, стала для меня намного яснее. Даже когда я держал ее под ножом, она перекладывала всю вину на себя. Она пролила кровь, чтобы сохранить его тайну.
Я хочу сказать ей что-то глубокое и всеобъемлющее за все, что она тайно делала, но сейчас все, что я могу сказать, это «спасибо».
Это всего лишь два коротких слова, но то, как напряжение тает из ее тела, говорит мне, что ей нужно услышать их очень долго. Я также готов поспорить, что она никогда не думала, что услышит их, потому что она была полна решимости унести все с собой в могилу.
Вытирая слезы, падающие по щекам, она кивает мне.
— Я всегда буду защищать вас двоих.
Я еще раз сжимаю Пакса руками, прежде чем отпустить его.
— Тебе больше не нужно, потому что я позабочусь об этом, — объявляю я, пятясь к двери. — Я должен был сделать это, когда мне было семнадцать, и до конца жизни буду сожалеть, что не сделал этого раньше, но я собираюсь все исправить.
Лицо Пози бледнеет, а глаза расширяются от беспокойства. Я отворачиваюсь от нее и выхожу за дверь, пока она зовет меня по имени.
— Рафферти! Остановись! Чем ты планируешь заняться?
Я не оборачиваюсь. Если бы на этой планете был кто-то, кто мог бы остановить меня, то это была бы она, но сегодня это не сработает. Ничто не изменит моего мнения.
Я игнорирую обеспокоенные лица медсестер, когда прохожу мимо их отделения и иду по короткому коридору. Я слишком возбужден, чтобы ждать лифта, поэтому выбираю лестницу. Мой разум поглощен рой жужжащих мыслей, пока я спускаюсь по лестнице по две за раз. Мне придется влезть в большие долги, чтобы все это произошло, но оно того стоит. Для Пакстона. Для Пози. Для моей семьи. Кровь на моих руках того стоит.
Я уже почти у выхода из вестибюля больницы, когда снова слышу ее позади себя.
— Рафферти! — мое имя звучит запыхавшимся, потому что она бежала, чтобы догнать меня.
Автоматические стеклянные двери только что открылись, когда ее рука обхватила мою руку и заставила меня остановиться. Тело напряжено как камень, я не поворачиваюсь к ней лицом. Не желая говорить мне в спину, она встает передо мной и преграждает мне путь.
— Куда ты идешь? — повторяет она, и беспокойство проникает в каждое ее слово. — После этого ты не можешь просто оставить его. Ты ему нужен прямо сейчас.