Бабочки в жерновах
Шрифт:
– Еще одна бесконечная ночь? – пошутила Лив, затягивая ремешки на кожаном панцире.
– И две монеты в кошельке, когда все закончится и нас выпустят в город, - зевнул стражник, которого она сменила. – Душно как, заметила? Что-то сна ни в одном глазу. Пойду напьюсь – Исил угощает.
– Происшествия?
– А! Ведьмы умудрились покусать друг дружку – всё неймется им. Господин Тай со своими бабами затеяли оргию напоследок, хоть уши затыкай, но это его право. Остальные не бузили особенно, разве что Лазутчик распелся под утро, но сейчас притих. Тебя,
– Может, и так… - женщина просмотрела ночной отчет, сложила таблички и оттиснула на воске свою печать. – Свободен. Иди отдыхать, я и без тебя всех обойду.
– Спокойной стражи, Лив, - охранник, уже успевший разоблачиться до туники и снять оружие, обернулся и добавил вполголоса: - Да, кстати… Что-то писарь наш мудрит в последнее время, да и серебришко у него завелось. Вчера кувшин красного поставил – с каких только шишей, а? Да разговоры вел мутные. Ты б присмотрела за ним.
– Думаешь, под меня роет? – она прищурилась, пристегивая ножны с коротким мечом к поясу по-сотницки, справа.
– Ну, тебе виднее, есть ли там, что откапывать, - осторожно ответил стражник.
– Будь здорова!
– И ты, - отмахнулась Лив, отдаваясь мыслям о предстоящем обходе. Ничего нового, впрочем. Разве что…
Внезапное рычание Перца заставило женщину вздрогнуть. Пес, неведомо когда проскочивший в караулку, стоял напротив двери, вздыбив шерсть, и глухо ворчал, не отрывая взгляда от густых теней там, за порогом.
Лив прищурилась, вглядываясь. Контрастная пляска световых пятен в чернильной темноте коридора играет с усталыми глазами странные шутки. Морские и подземные, что может быть нелепей нового лица в этом царстве живых мертвецов!
– А, это ты! – выдохнула женщина с облегчением, признав свеженького стражника, по виду – полного недотепу.
– Опаздываешь! Я уж хотела начинать обход без тебя. Ну, облачайся, и пойдем.
И как это часто бывает во сне, когда все происходящее, сколь бы бредовым оно не являлось, принимается как данность, удивление невесомой тенью мелькнуло где-то в глубинах сознания, и сразу же, не вызывая отторжения, исчезло без следа.
Значит, Лив видит его наяву, и призрачное хождение сквозь стены закончилось пробуждением? Или нет?
Кажется, женщина приняла его за стражника-новичка. Хорошо, пусть так.
– Я? Да... сейчас... а где... э... облачение? – запинаясь, пробормотал Ланс.
Чужая речь густой патокой текла с языка и горчила так, что перехватывало дыхание.
Потом глянул себе под ноги, а там… Коленки голые торчат смешно. И калиги надеты. Всамделишние, кожаные. Любимая обувка солдат – покорителей античных царств, которую любой археолог опознал бы в один миг. А это значило… Тут Лансу слегка подурнело, ибо выходило, что он каким-то немыслимым способом попал в прошлое. Или это все же сон?
– Ну, ты даешь, парень! – Лив расхохоталась, хлопнув себя по бедрам, и погрозила новичку пальцем: - Дело понятное, праздник, но нельзя же прямо с утра глаза заливать! Бери дубинку и таблички. Наверняка опять прошения будут, чтоб их...
– и показала на стол, чтоб новобранец с перепугу чего не напутал: - Сначала в поварню, подгоним Эвита, чтоб не задерживался с кормежкой.
И, свистнув Перцу, потопала по коридору на запах вареных бобов, капусты и жареной рыбы. Дорога знакомая, и, хоть в переходы и не проникает дневной свет, не ошибешься, потому как на этот дух можно идти, не открывая глаз.
Внутри поварни, в пару и чаду возился Эвит – свеженький самоубийца и трехтысячелетний любитель ядреных ароматов в одном лице. Узкая, смуглая физиономия его блестела от жира, на щеках и лбу красовались грязные разводы, но никуда не денешься – тот самый.
– Пошевеливайся, крыса ленивая! – прорычала стражница слегка гундосо, потому что с привычно зажатыми ноздрям иначе не порычишь:
– Ворюга! Тебе волю дай, так ты, если голодом не заморишь моих злодеев, так перетравишь всех! Опять бобы? Снова капуста? У тебя совесть есть, кухарь?
Такого редкого ингредиента в кладовой у Эвита, само собой, отродясь не водилось, так что вопрос Лив был риторическим. Откуда у кухарей, интендантов и прочих кашеваров с зубодралами совесть, скажите на милость? Однако у Овчарки уже сундук ломился от жалоб узников и докладных стражников касательно убойной силы эвитовой кормежки. Да и жрецы намекали, что заключенные храмовой тюрьмы, вообще-то, предназначаются богам, а потому должны представать перед морскими и подземнымив добром здравии, сытыми и довольными, а не бледными немочами, недужными животом. Эвита, конечно, даже перерождение не исправит, но гаркнуть-то надо для порядка.
Лансу оставалось покрепче зажать нос и осмотреться. Кухни в тюрьмах похожи, должно быть, во все времена. Черный потолок, прокопченные котлы и липкий пол, а уж «ароматнее» только отхожее место, и еще неизвестно, где запахи отвратительнее. От гнилого лука и капусты порой такой дух исходит – человека непривычного свалит наповал. А сладковатая нотка тухлятинки, от которой желудок скручивает судорога, довершает незабываемые впечатления. Но, как показывает практика, узники привыкают к эдакой отнюдь не изысканной кухне очень быстро. Сказано же, вкус воде и пище дает вовсе не соль, а свобода. Где её нет, там без разницы, чем брюхо набивать.
А Эвит, знай себе, ворчал, подтверждая каждым словом мысли Ланса:
– Разлаялась! Что есть в кладовке, то и варю! Чай, не князья! Сожрут и так. Им осталось-то - сегодня день, да ночь...
– и уже миролюбиво добавил: - Госпожа стражница, так ведь подвоза не было нынче! Уж не побрезгуй! А для господ стражников я отдельно селедочки вот нажарил...
И эдак просительно поглядел на Ланса, дескать, замолви словечко перед этой стервью, будь человеком.
– Грузи свои помои, да поживее! – нетерпеливо постучала дубинкой по котлу Лив: - Эй ты, новичок! Помоги ему, а то мы до торжества не управимся.