Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока
Шрифт:
«В тех местах тридцать или сорок лет назад пребывал один еретик по имени Шахбаз-каландар. Этот каландар склонил к ереси часть юсуфзаев и некоторых дилазаков. На отрогах горы Макам расположено несколько низеньких пригорков, которые господствуют над всей степью; с этих возвышенностей открывается очень обширный и широкий вид. Могила Шахбаз-каландара находилась там. Совершая прогулку, я проехал и осмотрел эту могилу. Мне пришло на ум, что в такой прекрасной местности совсем ни к чему быть могиле еретика каландара; я приказал ее разрушить и сровнять с землей. Так как эта местность была очень красива и приятна, я провел там некоторое время и съел маджун [40] ».
40
Маджун –
Так Тигр оставил свою метку в окрестностях живописной долины. В родной Фергане он никогда не позволял себе ничего подобного.
Надежные каменные стены не спасли город в горах Баджаур, павший жертвой его дурного расположения духа. На свое несчастье, местные жители были язычниками, а не правоверными мусульманами – так, во всяком случае, утверждает сам Бабур. Он отправил в город парламентера из племени дилазаков, приказав правителю Баджаура открыть ворота и подчиниться падишаху, на что ему ответили «грубым отказом». Тогда Тигр остановил свое войско и встал лагерем возле стен города, чтобы подготовить осадное снаряжение – кожаные щиты и прикрытия для воинов, лестницы, а также – об этом в его воспоминаниях упоминается впервые – огнестрельное оружие.
«В четверг четвертого мухаррама вышел приказ воинам надевать доспехи, вооружаться и садиться на коней. Левое крыло должно было выйти вперед, перейти реку у переправы выше крепости Баджа-ур и встать к северо-западу от крепости в труднопроходимом неровном месте; правому крылу предписывалось занять место к западу от нижних ворот. Когда беки левого крыла под начальством Дуст-бека, перейдя реку, сходили с коней, из крепости вышли сто или сто пятьдесят пехотинцев и начали пускать стрелы. Беки двинулись вперед и вступили с ними в перестрелку. Они отогнали пехотинцев к крепости и прижали их к подножию вала; Мулла Абд аль-Малик Хасти, словно безумный, бросился на коне к валу; если бы лестницы и щиты были готовы и было не так поздно, мы тотчас взяли бы крепость. Мулла Турк Али и Тенгри Берди схватились с врагами, отрезали своим противникам головы и привезли в лагерь. Обоим был обещан подарок. Баджаурцы никогда еще не видали ружей и потому совершенно не опасались их; больше того, слыша ружейные выстрелы, они становились напротив стрелков и делали, издеваясь, всякие непристойные движения. В тот день Устад Али Кули застрелил из ружья пять человек, Вали Хазиначи уложил двоих. Другие ружейники тоже проявили в стрельбе большую лихость; простреливая щиты, кольчуги и палицы, они сбивали врагов одного за другим. К вечеру от ружей пало, быть может, семь, восемь или девять баджаурцев; после этого они уже не смели высунуть голову, боясь ружей. Был отдан такой приказ: «Пришла ночь. Воинам готовить осадные орудия и на заре подходить к крепости».
В пятницу пятого мухаррама в час утренней молитвы вышел приказ ударить в боевые литавры и каждому с назначенного места двинуться к крепости. Воины левого крыла и центра как один тронулись со своих позиций со щитами, поставили лестницы и полезли наверх; Устад Али Кули тоже был там. В эти дни он тоже хорошо стрелял из ружья и два раза выпалил из франкской пушки… Мухаммед Али Дженг-Дженг и его младший брат Науруз поднялись каждый на особую лестницу и пустили в ход копья и сабли. На другой лестнице Баба Ясаул, поднявшись на самый верх, разбивал и разрушал топором крепостную стену… Другие йигиты, невзирая на удары врагов и не обращая внимания на их камни и стрелы, усердно и ревностно разбивали и рушили укрепления.
К полудню северо-восточную башню, которую подкапывали люди Дуст-бека, удалось пробить; йигиты Дуст-бека обратили неприятеля в бегство и поднялись на башню. По изволению и милости великого Господа мы захватили столь укрепленную и неприступную крепость за два-три часа звездного времени.
Жители Баджаура, наши враги, были притом врагами
После взятия крепости я объехал и осмотрел укрепления. На крышах, на улицах, в переулках и в домах лежало бесконечное множество мертвецов; люди ходили туда и назад прямо по трупам… Я расположился в доме баджаурских султанов. Область Баджаура мы пожаловали Ходжа-и-Калану. Назначив ему в помощь множество отборных йигитов, я к вечерней молитве вернулся в лагерь».
Баджаур вовсе не был неприступной крепостью; его жителям никогда не приходилось видеть огнестрельное оружие или отражать приступы обученной армии. Горечь, которую Бабур испытал во время бойни в Карши, не удержала его от бессмысленного избиения побежденных горцев.
Описание стремительного штурма свидетельствует о том, что за последнее десятилетие Бабур достиг значительного прогресса в военном искусстве. Обученные военачальники знали свое дело и могли самостоятельно принимать решения; сменился и командный состав армии, – только имя Дуст-бека кажется знакомым, – возможно, прежние полководцы разбежались во время северных войн. Теперь они уже не помышляли о дезертирстве или заговорах. Место неграмотного, но храброго Касима занял Ходжа Калан – государственный муж и ученый, сын одного из министров Омар Шейха.
Особо следует отметить тот факт, что Бабуру удалось заполучить европейское огнестрельное оружие – мушкеты и пушку или даже две. Сообщение о том, как это произошло, пропало вместе с другими записями предыдущего десятилетия. Судя по именам новых артиллерийских инженеров, они были уроженцами Османской империи, применявшей артиллерию, в том числе громадные осадные орудия, в течение трех последних поколений. Остается только гадать, каким образом турки умудрились пройти через земли воинственных персов, их заклятых врагов, и оказались в Кабуле вместе со своими техническими новшествами. Достаточно сказать, что к востоку от Каспия Бабур был единственным полководцем, в распоряжении которого имелись действующие орудия. К артиллерии он относился с глубочайшим интересом и с большим успехом применял ее в походах.
Как обычно, Бабур отмечал все случаи проявления храбрости и щедро вознаграждал своих приближенных. Воины, верившие в счастливую звезду своего государя, были искренне преданы ему, и это позволяло ему руководить большим количеством совсем непохожих друг на друга людей. Однако после ухода Касима за Тигром потянулся кровавый след, свидетельствующий о его жестокости.
Тем не менее с большинством своих приближенных он поддерживал дружеские отношения, и его дневник знакомит нас с некоторыми событиями их жизни. Однажды он записал, что на обратном пути через перевал Хайбер Дуст-бека постигла жестокая лихорадка. Через некоторое время Дуст-бек умер, и Бабур распорядился похоронить его перед мавзолеем султанов Газны; в записях, датированных этим днем, он вспоминает все случаи, когда Дуст-бек заслонял его от врага собственным телом.
А вот другая запись: «В тот же день у меня пропал хороший сокол, которого воспитывал Шейхим Мир-и-шикар [41] . Сокол прекрасно ловил журавлей и аистов и два-три раза линял. Этот сокол так ловко ловил птиц, что даже такого равнодушного к соколиной охоте человека, как я, превратил в сокольничего».
На охоте Бабур наблюдал за своими сподвижниками так же внимательно, как и во время сражения. В любой момент армия могла ожидать приказа приостановить продвижение, чтобы отправиться на поимку очередного зверя.
41
М и р-и-ш и к а р (фарси) – начальник царской охоты.