Бабушка на сносях
Шрифт:
По мере того как прославляла Алапаевский детский дом, лицо Игоря становилось все мрачнее. А потом он разразился гневной тирадой в адрес директора детского дома, с которым был на ножах.
Типичная внутрикорпоративная склока, поняла я.
Соперничество двух примерно равных по силе, профессиональным данным, уровню занимаемой должности коллег.
Я свела разговор к шутке. Проводила Игоря на работу.
Музей Чайковского мог подождать, а в детский дом обязательно наведаюсь. Конечно, хочется надеяться, что роды мои пройдут благополучно, что я останусь жива и здорова. А если нет? Конечно, не хочется думать, что Лешка бросит новорожденную сестру на произвол судьбы. А если бросит? Конечно,
МИЛЫЙ ИДЕАЛ
Наше с Игорем совместное житье нельзя было назвать семьей, или союзом друзей, или коммуной.
Это было сосуществование беременной домработницы и занудного ответственного квартиросъемщика. Хозяин на работницу не посягал, не домогался, она в полнейшей безопасности спала на диване в большой комнате. Но фактически взяла мужика на довольствие.
На свои деньги я покупала продукты, средства гигиены и прочие бытовые мелочи. Готовила, убирала, стирала, утюжила белье. При этом жесточайшим образом экономила деньги, которые очень понадобятся после рождения ребенка. О геле для душа, дорогих шампунях и кремах для лица было забыто. Детское мыло, зубная паста отечественная, стиральный порошок из самых дешевых, средство для мытья плиты и раковин — разбавленный водичкой песок за три копейки. Я купила минимум белья и одежды, каждый вечер стирала, чтобы наутро иметь чистое.
Постепенно мое скупердяйство дошло до раздельного питания с Игорем, о чем он не подозревал. Раздельность касалась и продуктов, и времени принятия пищи. Пока Игорь был на работе, я втихую лопала. Он приходил, я накрывала ужин и сама только чай пила. Готовила Игорю котлеты из подозрительного, но крайне дешевого фарша, себе покупала двести грамм парной телячьей вырезки.
Он ел макароны на гарнир, я — рыночные овощи.
Ему — минтай, мне — кусочек лосося. Ему — маргарин, мне — хорошее сливочное масло. Игорь довольствовался магазинным творогом, справедливо названным «массой», а себе я покупала крестьянский настоящий творог. Трескала фрукты и тщательно прятала в мусорном ведре огрызки от яблок и косточки от слив.
Мне не стыдно признаться! Стыдно — это когда есть выбор между честным и бесчестным, собственным благом и чужим комфортом. У меня выбора не было! Смысл моего бытия, всех предыдущих и последующих поступков, жертв и лишений сводился к идее блага для ребенка, с которым у нас временно был общий организм. Если бы моей девочке требовалась свежая кровь, я бы ходила на бойню или стала вампиршей. Отдаю отчет у меня произошло искривление сознания, а вместе с ним — моральных норм и этических принципов Но кто сказал, что вырастить в себе здорового ребенка может только восторженная альтруистка? Я плюну этому мудрецу в лицо!
Без чего я бы определенно погибла — это без книг. Забери у меня книги — и я скончаюсь, увяну, засохну, никакие витамины и рыночные продукты не помогут. К счастью, у Игоря была небольшая библиотека. Я ее вмиг прочитала, насладившись полным собранием сочинений Джека Лондона и Тургенева, детективами советской поры про хрустально честных милиционеров-следователей и русскими народными сказками. Осилила «Занимательную физику» для младших школьников, но сломалась на физике для старшеклассников. Пришлось выдержать долгую беседу с Игорем по теме «как это ты жить не можешь без книг?», применить шантаж: «если ты меня любишь, то носи книги из городской или школьной библиотек!», даже слегка всплакнуть, что стало решающим аргументом, заметно напугавшим Игоря. Он стал приносить мне книги, поражался скорости моего чтения и, кажется, забавно не верил, что я действительно перевариваю такую груду литературы. Но, с другой стороны, и допустить, что я требую книг ради перелистывания страниц и рассматривания обложек, он не мог. Противоречие!
Игорю со мной было.., не плохо, но и не хорошо. Идеал лучше иметь не в соседней комнате, а на расстоянии, географическом или временном.
Чем расстояние больше, тем идеал дороже.
Случаи, подобные Игореву, описаны в литературе (хотя и без толкового анализа) и не так уж редки в жизни.
Например, у недавно прочитанного мной Тургенева в «Отцах и детях». Дядюшка Аркадия Кирсанова имел в молодости страстную роковую любовь. От нее остался портрет на стене. Дядюшка, блестящий перспективный офицер, ушел в отставку, похоронил себя в деревне, сидит под портретом и гордо чахнет. (Хотя на самом деле влюблен в простую земную женщину, жену брата. Но это уже другой виток, который гениально наметил Тургенев).
Моя сослуживица, Оля Большая, однажды разоткровенничалась и рассказала историю своей семейной жизни. Вышла замуж по большой любви за парня, служившего в той роте, что мавзолей охраняет. А у парня была девушка где-то на родине под Смоленском, первая любовь и прочее. Оля двоих детей родила, а муж все какой-то наполовину. Оля его в спину толкает — учись, карьеру делай! А он огрызается и ни шагу вперед. Работаю охранником на проходной министерской, и не тронь меня! В ходе семейных баталий однажды выяснилось: муж Олю не любит, а сохнет по той своей смоленской первой любви. Появилась у Оли соперница, как теперь говорят, виртуальная. Чудный идеал, рядом с которым Оля — проза жизни.
Лет пять Оля терпела упреки, против которых нет оправданий. А потом поступили сведения, что первая любовь с мужем развелась и готова Олиного мужа принять (про его выкрутасы в виде пьяных обвинений жене вся родня к тому времени знала).
Оля собрала мужу вещички и помахала ручкой: поезжай, прощай! Будь счастлив, но не забывай про алименты! Через полгода муж вернулся. Реальная жизнь с идеалом и чужими детьми оказалась далеко не сахаром. И Оля, в сравнении с идеалом, при близком рассмотрении сильно выигрывала.
Большая, великая любовь — это смерч, пожар, стихия. Она до углей выжигает человеческую душу.
Но давайте посмотрим с другой стороны. Пожары и прочие бедствия — это то, на что можно легко списать большие убытки. Сколько на складе было товаров? Пиши что хочешь, пожар покроет.
Романтически по десятку лет влюбленные в идеалы мужики вдруг оказываются освобожденными от многих ответственностей. Сидит на диване под портретом — и не тронь, у него была трагическая любовь. Руками не двигает, мозгами не шевелит, денег элементарно не зарабатывает, а право на это имеет! Индульгенцию может предъявить! Душещипательная история в багаже имеется. И обязательно наличествует какой-нибудь фетиш; портрет, фото, засушенный цветочек, ленточка с волос (у Игоря — мои письма). Фетиш — это их справка об инвалидности. Только редкая сволочь может на такого бедолагу окрыситься. Он любил! Он страдал!
Он почти калека, подайте, люди, копеечку, проявите сострадание! Поклонитесь перламутровой раковине, в которой он держит жемчужину своей любви!
Я рассуждаю цинично и жестко. Но ведь мне и не семнадцать лет! Я многое повидала. На моих глазах вспыхивали бурные страсти и через некоторое время тихо, скорбно гасли. Создавались и распадались семьи. Пошлые измены соседствовали с фанатичной верностью, эгоизм соревновался с честолюбием, мужская глупость множилась на женскую вздорность, то и другое делилось на здравый смысл, нежность превращалась в терпеливость, а доброта вырождалась в благотворительность. Мой личный опыт невелик, но я сменила столько мест работы (и везде были люди, а значит, и страсти), не говоря уж о прочитанных романах! И с полным основанием могу заявить: в произведении на тему «он ждал ее тридцать лет и таки дождался» пойдет речь о том, как герои с трудом терпели друг друга.