Бабушка на сносях
Шрифт:
Градусов шестнадцать, определила я. Дома при такой температуре обязательно включаю электрокалорифер.
У Игоря маленькая двухкомнатная квартира с крохотной кухней и совмещенным санузлом. Ремонт давно не делался. Мебель куплена лет тридцать назад, когда выбрасывали добротную деревянную и покупали шкафы из полированного ДСП. Со временем полировка подернулась сеточкой трещин и помутнела. Дверцы шкафа, когда Игорь их открывал, громко скрипели.
Если бы я не знала, что здесь живет одинокий мужчина, решила бы, что квартира принадлежит женщине почтенного возраста. В серванте
Во второй комнате кровать под покрывалом с бахромой и (тысячу лет такого не видела) в изголовье две подушки одна на другой, а третья сверху поперек с торчащими углами.
«Чего-то не хватает для полноты композиции», — подумала я. И вспомнила. В херсонских домах Любиной родни так же тщательно заправляли кровати, но сверху на подушки еще набрасывали гипюровую круглую накидку.
Кроме кровати, здесь поместился небольшой письменный стол с лампой и двустворчатый шкаф для белья. Проход между мебелью — не шире лесной тропки.
Игорь хлопотал, накрывая на стол, нервничал, не знал, куда меня посадить.
— Тебе будет удобно на диване? Нет, лучше в кресло, я пододвину.
Он склонился, перенося кресло, и с лысины Игоря упало несколько длинных прядей. У него прическа, которую называют «внутренним займом», когда с одной стороны отращивают длинные волосы и укладывают их поперек головы, закрывая плешь. Сейчас редко такое встретишь. На лысых мода. Даже имеющие отличную шевелюру мужчины стригутся чуть не под нолик.
На «внутренний займ» я обратила внимание еще на вокзале. Ветер подхватывал прилизанные волосы, и они развевались в воздухе. Наверное, лысина у Игоря появилась давно, как и наивный способ ее маскировки. Выработалась привычка рукой ощупать голову, водрузить волосы на место и прибить их приглаживающим движением. Жест напоминал потешное детское самолюбование: гладит себя человек по голове и только не приговаривает:
«Хороший! Хороший мальчик!»
Фигура у него не мальчиковая, а, прямо сказать, бабья: широкие бедра и расплывшийся по талии живот, широким валиком нависающий над брючным ремнем..
Мы с Игорем ровесники. Но принять этот факт мое сознание отказывалось. Не могла я быть такой же старой, потрепанной, молью побитой, как он!
Не комплиментом, а констатацией истины восприняла его восклицания:
— Ты почти не изменилась, Кира! Такая же красавица!
И вместо того, чтобы поблагодарить за добрые слова, я согласно кивнула и предложила помощь в сервировке стола.
— Нет! Что ты! — замахал руками Игорь. — Все сам! Столько дней только и думаю, чем тебя угостить, какое меню предложить.
Меню
— Бутерброды купил в ресторане, — сообщил Игорь. — Надеюсь, свежие.
— Спасибо! Очень трогательно! — поблагодарила я.
И мысленно призвала себя укротить столичный снобизм, прекратить выставлять отрицательные отметки человеку, от которого зависело мое существование.
— На горячее котлеты с картошкой и торт. То есть торт к чаю, конечно!
— Великолепно! — с пылким, хотя и совершенно неискренним энтузиазмом откликнулась я. — Очень люблю картошку.
— Горячее сразу принести или позже?
— Лучше сразу.
Он ушел на кухню и вернулся с двумя большими тарелками. На одной лежали четыре котлетки, на второй курилась парком пирамида вареного картофеля. Отлично! Картошка и грибочки — мне есть чем полакомиться.
— Выпьем, Кира? — Игорь достал из серванта рюмки, поставил на стол бутылку. — Коньяк! Пять звездочек!
— Вообще-то я не пью…
— Чуточку! За встречу! Хоть пригуби!
— Хорошо! Садись уже, пожалуйста. Все прекрасно! Давай праздновать! , Игорь пригладил волосы, которые на сей раз были в полном порядке, и сел в кресло на противоположной стороне журнального столика.
— Дорогая Кира! — начал он пафосно и трогательно. — Многие годы я мечтал об этой встрече! Не надеялся, но мечтал! И вот мы встретились, ты приехала!
У него заблестели глаза от навернувшихся слез.
Игорь сбился, разводя руками в стороны, подыскивал слова.
— Давай выпьем! — пришла я на помощь. — За встречу! Негаданную и, дай бог, счастливую!
Пригубив рюмку, я поставила ее на стол. Игорь свою осушил. Не успела я разжевать и проглотить первый кусочек картошки, а Игорь снова наполнил рюмки, мне капнул, себе доверху. По тому, как он опрокидывал спиртное в рот, как торопился со следующей порцией, можно было судить, что выпить он не дурак.
— Дорогая Кира! — Он поднял рюмку. — Сегодня самый счастливый день в моей жизни! Он наступил! Ты здесь! Ты ко мне приехала! За тебя!
Мою единственную и, не побоюсь этого слова, великую любовь!
Я поднесла рюмку ко рту и поставила на стол, Игорь выпил до дна. Незадержавшийся третий тост тоже начинался с «дорогая Кира» и прославлял чувства, которое мы (теперь уже почему-то вместе) пронесли через годы.
От коньяка или волнения привыкший к низкой температуре Игорь раскраснелся. Ему было не холодно в одной рубашке. А я начинала постепенно коченеть. Ноги леденели. Если в квартире и было шестнадцать градусов, то на уровне потолка, а по полу отчаянно сквозило. Я уже шмыгала носом, который четко сигнализировал о подготовке к простуде. Только ее сейчас не хватало!