Бабушка на сносях
Шрифт:
Лешка в кухню зайти не мог, не помещался, прокричал из-за Любиной спины:
— О чем вы там говорите? Я что, крайний?
— Позвони Лике в Москву. — Я крутила шеей, чтобы встретиться с ним взглядом. — Скажи, что все в порядке.
— Вот дурак! — хлопнул себя Лешка по лбу. — Забыл, а она ждет!
Сын ушел. Я опустилась на кухонную табуретку. Олег стоял у плиты и вопросительно смотрел на меня.
— Не знаю! — ответила я. — Все смешалось в доме Облонских, то бишь в моей голове. Наверное, вас надо накормить? Есть чай с запахом веника, двести грамм печенки, сосиски народные, условно съедобные, макароны и крупа не первого сорта, немножко петрушки и отличные мандарины в количестве трех штук.
Олег и Люба переглянулись.
— Ты объяснил Кире, — спросила Люба, — что мы ее увозим?
— Не успел.
— До Екатеринбурга сто шестьдесят километров и самолет вечером!
— Говорю же тебе! — оправдывался Олег. — Не успел сказать.
— О чем вы тогда тут шушукались? — возмутилась Люба. — В общем, так! Слушай меня, Кира!
— Люба! Я сам! — перебил ее Олег. — Оставь нас на несколько минут. Пожалуйста! — рявкнул он.
Люба встала и с большой неохотой покинула кухню.
— Чай из веника, сосиски несъедобные, мандарины по конкурсу… — бурчала она.
— Кира! Поедем домой, в Москву, а?
Он просил смущенно и трогательно. Волнуясь не как взрослый мужчина перед женщиной, а как мальчишка, набравшийся смелости первый раз попросить девочку: «Можно я тебя поцелую, а?»
Мне было так хорошо и счастливо, что хотелось продлить эти мгновения. В меня вселился проказливый бесенок противоречия.
— Почему ты решил, что мне здесь плохо и я соглашусь уехать?
Мое жеманство всеми воспринималось всерьез.
Олег не успел ответить.
— Потому что ты щеголяешь в жутком пальто и в валенках! — Люба снова оказалась на кухне. Никуда она не уходила, подслушивала за дверью. — Потому что питаешься отбросами! И медицина наверняка здесь отвратительная. Квартира эта убогая! Сколько тут градусов? У меня замерзли…
— Ты мне дашь слово вставить? — перебил ее Олег.
— Да ты только мычишь и слюни распускаешь!
Люба напрочь забыла, что несколько минут назад назвала Олега зверем.
— Похоже, Кира, — с раздражением проговорил Олег, — нам остается только в туалете или в ванной запереться, чтобы побыть наедине.
— Это одно и то же! — заявила Люба. — Видела я их удобства… Гавана!
— Что? — удивился Олег.
— Совмещенные горшок и ванна. У нас раньше называли Гавана — говно и ванна. В одном лице.
— Весьма познавательная информация! — с видимым раздражением произнес Олег. — Самое время молодость вспомнить. А время идет! — напомнил он.
— А ты резину тянешь! — упрекнула в ответ Люба.
— Девочки! Не ссорьтесь! — стараясь не смеяться, попросила я. — Люба, надень шубу, здесь действительно прохладно с непривычки.
Только она вышла, Олег схватил швабру, стоящую в углу, закрыл дверь и воткнул в ручку швабру. Забаррикадировался.
— Честно говоря, — признался он, — вариант, при котором ты не захочешь возвращаться в Москву, не приходил мне в голову.
Он почесал макушку, несколько секунд о чем-то думал, глядя в одну точку. И принял решение:
— В таком случае я тоже остаюсь.
— Надолго?
— Пока ты не передумаешь. Кира, должен еще раз объяснить тебе свою позицию. Ты можешь любить, не любить меня, ненавидеть, презирать…
Но ты носишь моего ребенка, и мои права на него не меньше, чем твои. Я буду… ЗДЕСЬ, черт подери, заботиться о тебе, пока ты не родишь. А потом мы решим судьбу дочери.
— Иными словами, если бы на моем месте была другая женщина, ты бы поступил точно так же?
— На твоем месте уже была другая женщина. Не лови меня на слове! Нет! Тысячу раз нет! За другой женщиной я бы не побежал на край света, не бросил неотложные дела и старшую дочь в больнице. Довольна ответом?
Ручка в двери держалась на честном слове. Поэтому было достаточно небольшого усилия, чтобы швабра, ручка вместе с шурупами полетели на пол.
Люба толкала, как таран, Лешку вперед и твердила ему в спину:
— Мало того что твоя мать на сносях! Так она еще и больная на всю голову!
— Знаю! — Отвечая, Лешка выкручивал голову назад и вниз, тетя Люба росточком ему чуть выше талии. — Психоз беременных. Я уже сталкивался.
— Ты скажи! Ты скажи ей! — требовала Люба и толкала моего сына.
— Лешка, — спросила я. — Как Лика?
— Хоро.., то есть мне необходимо, конечно, как можно быстрее оказаться рядом с ней. Но "без тебя я не уеду! Цылодобово!
Люба протиснулась вперед. В шубе она опять напоминала круглую меховую игрушку.
— И я остаюсь! Буду жить в Алапаевске, на морозе! Какая ты после этого подруга. Кирка? У меня только с мужем наладилось, благодаря тебе, ехидне!
Я искренне обрадовалась хорошим изменениям в Любиной жизни, отметила про себя, что надо будет расспросить подробности. Но вслух попеняла:
— А самолет он тебе все-таки не дал?
— Просто не знал, — быстро нашлась Люба, — что ты будешь вести" себя как опытная девственница!
— Как кто? — опешил Олег.
— Тетя Люба, — ухмыльнулся Лешка, — не будь вы богатенькой, могли бы неплохо зарабатывать, подсказывая реплики Жириновскому.
— Чихать я хотела на Жириновского!
Люба запахнула шубу и опустилась на табурет.
У этого табурета давно шаталась ножка, я предпочитала на него не садиться. Любино приземление, очевидно, было столь резким, что ножка не выдержала, Табурет под Любой с грохотом сложился, и она оказалась сидящей на полу.