Бабушка, у которой был танк
Шрифт:
– Да уж, счастливая ты. Это надо же, Серёжка скоро приедет, я его, поди, и не узнаю, пацаном ведь помню, – отвечала та, распихивая по карманам ватника леденцы и баранки.
– Моего Серёжу в Москве все знают, уважают его там. Он в начальниках сейчас больших! – расхваливала своего сына тётка Груня.
– Так он в Москве счас, – начала Степанида, не переставая набивать раздувшиеся карманы гостинцами из посылки, – а что столько лет у тебя не был? Вон, Скворчихин сын, поди, каждый месяц у матери бывает, и один, и с женой, а куда дальше робит.
– Так у Скворчихи на заводе работает, а Серёжка в начальниках,
Шли дни, недели, а сын её так и не приезжал. Изредка по дороге проходили люди. Увидев кого-нибудь на тропе, Груня хваталась за левую сторону груди, глотая ртом воздух, но никто из них не сворачивал на тропку, ведущую к её дому.
«Серёженька, Серёженька, точно он!» – но человек опять проходил мимо, она долго провожала его взглядом и горько плакала.
Рассвет застал Груняшу в тяжёлой дрёме. Она открыла глаза, растёрла их руками и сначала никак не могла понять то ли спала, то ли нет. В избе стало чуть светлей – это она приметила сразу. «Светится, значит, спала, – сказала она. Надоть печку растоплять, а то Серёженька приедет, а у меня холодец в доме».
Она выбралась из-под старых ватных одеял и, охая, поползла к лесенке, ведущей с лежанки. Доползла до неё, повернулась и задом, ощупывая трясущимися ногами ступеньки, начала спускаться. Вот и новый день, как две капли воды похожий на тысячи других дней, прожитых в одиночестве.
«Сегодня будет, что давеча, а завтра, что намедни», – частенько повторяла она. Не могла сказать точно, какой сегодня день. Жила по своему календарю. Отрывала утром листок численника и читала, что за день такой сегодня. Листок говорил, что воскресенье, и она верила этому, хотя было вовсе не воскресенье, а вторник, просто она два дня забывала отрывать листки. Когда кто-нибудь приходил к ней, тётка Груня просила привести «денник» в порядок.
Вот и сегодня, включив свет, она первым делом добралась до численника и сорвала листок. «Где же очки?», – она пошарила в карманах передника, – наверно, на печке остались. – Приблизив листок к глазам, с трудом разобрала – суббота. – Ох, снова светлый день. Совсем плохо без очков, вот дурёха, забыла их на печке. Всегда что-нибудь забуду. Это надо же, каждый день что-нибудь ищу… это надо же», – приговаривая, тётка Груняша направилась к печке. Убрав стальной прут, придерживавший дверцу, она открыла печку и разворошила золу. Рыхлый уголь легко рассыпался под кочергой и сыпался в щели решётки. «Надо как-нибудь на днях подпечник опростать. Уж весь чернотой забился, того и гляди вспыхнет, что тоды прикажешь делать».
Расчистив место, тётка Груня сунула в печку горсть тонких лучинок, сверху аккуратно положила щепок потолще. За поленьями пришлось идти в сени.
«Ох, одно мучение с этой печкой – весь день напролёт топишь-топишь, пока в дому тепло найдёт, уже на дворе темно станет. Лежанку тоже надо растапливать, ладноть, это после полудню, – говорила и говорила без остановки. Что бы ни делала, всё время говорила и не могла наговориться. Это стало потребностью. Слова её то вылетали скороговоркой, то текли медленно, нараспев, –
Опираясь о стену, с трудом переставляя негнущиеся ноги, она добралась до двери. Скинула крючок с петли, толкнула дверь. Тяжёлая, плотно прилегавшая дверь нехотя, с глухим шумом открылась, обдав морозным воздухом сеней. Тут был полумрак. Груня дотянулась до свисающей с низкого потолка лампочки и закрутила её до конца в патроне. Лампочка вспыхнула, старушка отдёрнула руки.
Сени наполовину завалены дровами. Груня оглядела своё богатство, взяла, обхватив одной рукой, несколько поленьев и пошла в избу. «Ох, спасибо добрым людям, хоть дровами пособили разжиться. Ну что бы я делала без них. совсем бы загнулась, – говорила она, сваливая дрова у печки, – а дрова-то хороши, сухие».
Она отобрала пару берёзовых поленьев и сунула их в печку. «Пусть эти сначала зачнутся, остальные пока повременю. Боязно сразу класть, труба уж сколько нечищеная. Может в трубе загореться. С лежанкой совсем страху натерпишься. В печке хоть труба пролётная, помене опасность-то, а там… И помочь некому».
Старушка дотянулась до фанерной полочки, прибитой к дощатой перегородке рядом с печкой, взяла коробок спичек. Полка при этом жалобно заскрипела, покосилась, покачалась и снова заняла прежнее положение. Груня осуждающе посмотрела на полку. «Того и гляди отвалится, что тоды прикажешь делать… а какая полочка удобная, всегда всё под рукой. Сломается – полдня спичек не отыщешь.
Теперь, чтобы запалить дрова, сложенные в печке, нужен был клочок бумаги. Тётка Груня огляделась вокруг. Её взгляд упал на лежащий на столе листок календаря, что оторвала сегодня. «Вот его надоть на разжигу, а то уж сколько дён газет не несут – нечем печку растоплять. Как было хорошо: и прочтёшь, что делается, и есть что в печку сунуть».
Заковыляла к столу. Добралась. Взяла листок трясущейся рукой и направилась к печке. Прежде чем чиркнуть спичкой и сунуть листок в печку, Груня снова приблизила его к самым глазами и, напрягая их, прочитала. Прочитала и обомлела. «Суббота! Ох, вот дура, как я сразу не подметила. Светлый день ведь сегодня – суббота. Сынок должен обязательно приехать. Сегодня уж точно должен Серёженька приехать».
Ноги сделались ватными, не держали. Груняша схватилась одной рукой за лохматую верёвку, натянутую вдоль печки, второй оперлась о тумбочку, придвинутую к печке, и рукой задела лежащий на тумбочке кухонный нож. Нож завертелся на скользкой клеёнке и со звоном упал на некрашеный пол. Тётка Груня даже забыла про ноги. Отпустила верёвку и прижала руки к груди. «Серёженька приедет – примета верная, уж сколько раз проверенная! Губы с утра тоже чешутся, к чему бы, думала. Сынок сегодня приедет, всё к этому».
Через несколько минут за дырявой заслонкой печи, танцуя на поленьях, гудело пламя, а Груняша уже сидела у окна и не сводила глаз с тропинки, ведущей от дороги к дому.
Её предсказания сбылись в полдень. Она уже отошла от окна, потеряв надежду на приезд сына, и собиралась топить лежанку, успокаивая себя тем, что, значит, сегодня Серёженьке некогда, да и снегу сколько навалило, и вдруг уловила гул мотора. Груня замерла, прислушиваясь, повернулась правым ухом к окну – на левое она была глуха.