Бабушка, у которой был танк

Ребенок Андрей

Явственно доносился шум мотора. «Серёженька, Серёженька. сынок, – запричитала она, спеша к окну. Она не ошиблась на этот раз. Материнское сердце не могло её подвести. За соседним домом на дороге что-то грохотало и скрежетало. – Никак трактор… дом проклятый всё заслонил».

Старушка прилипла к окну, боясь пропустить то, что сейчас должно появиться из-за соседнего дома. Вот из-за бревенчатой стены вылез тупой красный нос мощного бульдозера с надвинутым забралом отвала. Затем, грохоча, выбрасывая в морозный воздух тучи копоти, показался сам бульдозер, он не спеша, переваливаясь с боку на бок, сметал со своего пути сугробы снега с проложенным по ним санным путём.

В Груняшину

душу закралось сомнение. Она уже готова была расплакаться, и только материнское предчувствие удерживало её от этого. Вслед за бульдозером из-за соседнего дома плавно выкатилась чёрная «Волга». Груня смотрела и не верила своим глазам. Она столько лет ждала этого дня и сейчас онемела от радости. Ей не верилось, что настал этот счастливый день, что она дожила до него. «Сынок! Сынок!» – вырвалось из груди. Она вскочила, но тут же снова плюхнулась на лавку. Ноги не держали. Груня заплакала, заплакала от радости, слёзы побежали по сморщенным щекам. Да, да, настоящие слёзы, слёзы радости, а сердце замирало от испуга. Груня так боялась, чтобы это не оказалось сном, чтобы эти машины не проехали мимо. Слёзы потекли ещё сильнее, когда она увидела, что бульдозер повернулся и, злобно рявкнув, направился прямо к её дому. За ним следовала «Волга». Груня кое-как встала и, опираясь сначала на лавку, затем на стол, с трудом переставляя больные ноги, спешила добраться до двери. «Надо встретить. Ох, гость дорогой… сыночек, Серёженька. Надо дверь открыть!»

Груня выбралась в сени, отодвинула задвижку и толкнула наружную дверь. Дверь даже не шелохнулась – снаружи её завалило снегом. Напрягая все свои силы, она давила на дверь. Плакала. Ей казалось, что её не найдут за этой толстой дверью, уедут, но дверь не поддавалась.

Бульдозер подъехал к самой калитке, тяжёлый, сверкающий на солнце отвал уткнулся в покосившийся забор. Мотор рявкнул ещё раз, содрогнув машину, и замолк. Открылась дверца, и над кабиной появилась голова бульдозериста в замасленной шапке. Его красные глаза, а также свинцовые мешки под ними и посиневший нос говорили о том, что он находился под властью зелёного змия.

«Ух ты, мать твою, куда занесло. И какого чёрта согласился. Поспать не дали. Одно утешение – хоть трёшницу получу. Всё не задарма», – бубнил он себе под нос, рассматривая маленький кирпичный домик с покосившимися окнами.

Сзади неслышно подкатила «Волга». Щелчок открывшихся дверей вернул к действительности привалившегося к дверце тракториста. Он, мыча какой-то старинный мотивчик, оторвал лоб от стекла и обернулся. Из открытых по обе стороны машины дверей вылезли двое мужчин уже пожилого возраста. Вид чёрной «Волги» и этих явно не местных представительных людей немного прояснил воспалённый спиртными парами мозг. Теперь он снова вспомнил, зачем здесь оказался. «Дело сделано, деньги на бочку», – пробубнил он, снимая с головы шапку, – чёрные как смоль волосы никак не вязались с его возрастом. Он повертел шапку в руках, осматривая её осоловелыми глазами. – Дрянь папаха, давно выкинуть пора, – закинул шапку за спинку сиденья и, оставив кабину незакрытой, спрыгнул в снег. Ноги чуть ли не совсем скрылись под снегом, это и удержало его от падения. Он замахал руками, балансируя, и устоял. Крепко выругался и, прижав ко лбу ком снега, направился, придерживаясь одной рукой за траки гусениц, к чёрной машине, где стояли двое мужчин. Подошёл к худощавому, в очках с золочёной оправой, в нём угадывался старший. Тот уже распахнул чёрную шубу и извлекал из глубокого внутреннего кармана бумажник.

Бумажник оказался кожаным и довольно внушительных размеров. Тонкие, белые с синевой пальцы очкарика, как прозвал его про себя тракторист,

начали быстро перебирать в нём банкноты. Осторожно ухватившись двумя пальцами за уголок, он извлёк красненькую бумажку.

– Вот вам, Фёдор! – он немного замялся, – извините, запамятовал, как вас по батюшке.

– Это всё равно, а вообще-то батю Николаем звали, значит, Фёдор Николаевич, – перебил его тракторист – при виде десятки он протрезвел ещё сильнее.

– Спасибо, Фёдор Николаевич, извините нас за беспокойство, – проговорил очкарик, одной рукой протягивая десятку, а второй пряча бумажник в недра шубы.

– Мало. Ещё зелёненькую, – комкая шуршащую бумажку в кулаке, пьяным, но твёрдым голосом сказал тракторист.

– Что мало? – замер удивлённо очкарик. Его попутчик только улыбнулся.

– Как что, грошей мало. Ещё зелёненькую, и квиты.

– Ну, знаете, Фёдор Николаевич! – начал владелец бумажника.

– Не знаю! – отрубил тот и, не давая сказать слова, начал перечислять, загибая пальцы: во-первых, сегодня выходной, человек, можно сказать, отдыхал, имею я право отдохнуть после работы, или я не человек? – он обвёл стоящих перед ним презрительным взглядом, во-вторых, вчера был праздник, и я, можно сказать, болею. Или я не имею права болеть? Ведь я человек. Значит, имею право, – он покачнулся и снова обвёл приезжих, теперь уже самодовольным взглядом. А ко всему я ещё расчищу площадку, чтобы вам развернуться.

Сказав последнее, он ухмыльнулся, состроив раскосые глаза, довольный собственной сообразительностью. Третий довод оказался самым существенным. Очкарик огляделся вокруг – по обе стороны от проторённой дороги снежная целина. Бульдозеру выбраться из снежного плена не составляло труда, а вот легковой машине это непросто. Он молча извлёк бумажник и удовлетворил требования Фёдора насчёт зелёненькой.

Тот молча откланялся, поблагодарил их, насколько позволяло весёлое состояние.

– Когда нужно, мы завсегда рады! – крикнул он из кабины.

Бульдозер смахнул гнилой заборчик, опустил отвал и вгрызся в снег, расчищая площадку для разворота. Он уже громыхал, исчезая за соседним домом, а двое всё так же стояли в одних позах и смотрели на маленький домик из красного кирпича, окружённый хороводом старых могучих берёз.

– Сергей Иванович, это ваш? – тихо спросил обладателя золочёных очков его попутчик.

– Да, Василич.

– А там есть кто-нибудь?

– Мать должна быть, – нараспев ответил он.

– Так пойдёмте же быстрее, – захлопывая дверцу машины, поторопил водитель.

– Подожди, Василич, дай насмотреться на родное гнездо. Даже не помню, когда здесь был в последний раз… А всё так же, только берёзы вымахали, да и дом, вроде, ниже стал, всё равно что в землю врос. А остальное всё, как и было, только обветшало, – он снял блеснувшие на солнце очки и растёр руками глаза, хотя слёз на них не было и они даже не блестели.

– Сергей Иванович, долго здесь будем? Может, воду слить? Вдруг прихватит радиатор.

– Не нужно. К вечеру дома надо быть. Так что особо засиживаться не придётся. Завтра с утра на совещание. Эх, дела, дела… Ну ладно, пошли, прихвати портфель.

Первое, что бросилось в глаза, когда они подошли к покосившейся приоткрытой калитке, – это нетронутое покрывало снега до самой двери. Высокий сугроб доходил чуть ли не до ручек. Снег пересекали в разных направлениях кошачьи следы, были и крысиные наброды, но следов человека не было. Все это, словно незримая стена, остановило их. Стояли и молчали. Первым решился заговорить шофёр.

– Даже пара из трубы нет, – тихо проговорил он, смотря себе под ноги.

– Странно, я ведь писал.

– Когда?