Бабушка, у которой был танк

Ребенок Андрей

Чего-то ждал, но ничего не происходило. Всё было просто. Обыденно и знакомо. Темнота не добавляла остроты ощущений. В соседней деревне за лесом лаяли собаки, им отзывались псы его деревни, отдалённо подтявкивали с полустанка. Ближе к рассвету эстафету перенимали петухи, с восходом солнца окрест гудели трактора.

Книга же уводила в неведомые дали, необъятные просторы, а сердце замирало от острых неизведанных приключений. Когда замлели ноги от чтения стоя, просто сполз спиной по стволу липы и читал сидя на траве. В реальность его вернули тихо подкравшиеся сумерки. Сначала стали сливаться буквы в словах, затем слова в строчках. Молодые острые глаза долго боролись, книга не отпускала, но ночь оказалась сильнее. До своей деревни все три километра почти бежал,

рискуя навернуться в темноте и расквасить физиономию. Но тропинки были знакомые, по ним часто возвращался под утро, а дома ждала волшебная лампа Аладдина – в виде керосинки со стеклянным колпаком. Только она могла вернуть его немедленно в этот сказочно-суровый мир.

Мать так и нашла его утром, спящим за столом, уткнувшись лицом в книгу. Сон сморил под самое утро, когда керосин почти выгорел. Да и сам сон был продолжением залпом прочтённых приключений. Получив по полной от матери за спалённую недельную норму керосина, вместо школы убежал в лес, дочитывать. Последние листы ушли на самокрутки и, дойдя до них, ему хотелось выть волком – от недосказанности. Накануне начал читать с середины, где вчера на свою голову раскрыл от скуки предназначенную на козьи ножки книгу. Первых листов тоже не было. Так до сумерек и просидел в лесу, поглощая первую половину.

С этого дня всё пошло по-другому. Названье книги и её автор остались неизвестными, растворившись в дыме заглавных страниц и улетев в белый свет картонными пыжами из тиснёной обложки. Содержимое, наоборот, приобрело долгую жизнь, перекочевав с пожелтевшей бумаги в каждую клеточку мозга.

В книге неторопливо повествовалось о суровой жизни таёжных профессиональных охотников, немногословных староверов, выбравших тайгу своей средой обитания, полностью живущих добычей пушнины и дикого мяса. Невиданные красоты перемешались здесь с суровой реальностью, тяжёлым бытом, опасными встречами с хищниками, жёстокой конкуренцией в угодьях, доходящей до перестрелок. Подкупали люди своей стойкостью, мужской дружбой, железной выдержкой и суровой невозмутимостью. Эмоциям здесь места не было, лишним словам тоже. Таёжная осень баловала тёплым, ярким закатом; золотой самородок блеснул в горном ручье то ли у самых ног; обдав зловонным дыханьем, от верного выстрела свалился голодный шатун… Только перекинутся взглядом или парой слов – и снова за дело. Вот это люди! Вот это места! Вот это – его. Это то, чего ему так не хватало.

Впоследствии, зачитав до дыр книгу, с ней рос, мужал. На героев равнялся. Можно сказать, заболел тайгой. Решил непременно туда попасть после окончания школы, затем после армии, затем после женитьбы, затем после того, как подрастут и встанут на ноги дети. Не расстался с мечтой и когда в школу пошли внуки. Правда, дети уже давно жили в Москве, а внуки пошли в московские колледжи со специальным уклоном: внучка – с углублённым изучением английского, а внук – с физико-математическим. Сам же остался верен своему краю, своей деревне и своей мечте. Впрочем, своей мечте он был верен всегда, что бы не случалось, чем бы не занимался, равнялся по героям неизвестной книги.

Ловил ли в послевоенные полуголодные годы к домашнему столу пескарей с голавлями и плотвой в маленькой речушке у деревни, либо ставил петли на зайцев с той же целью, представлял, что вытаскивает из горной таёжной речки радужную форель или хариуса, а запутавшийся в петле заяц меньше чем на оленя-пантача не тянул. Уже в зрелом возрасте, постигнув все тонкости охоты в своей местности, став профессионалом высшего класса, не мог отказаться от своей мечты. Тропил куницу в соседнем лесу, а мысленно шёл за чёрным соболем. Выкладывал приваду на рыжую плутовку, посетившую его курятник, а представлял, что вот-вот добудет драгоценную чернобурку.

За зимним сезоном охоты начиналась кротовая страда. И Павел Степанович целый месяц горбился, расставляя кротоловки, вытаскивая попавшихся кротов, да за полночь не спал, растягивая десятки шкурок на дощечках. На этот раз он твёрдо решил: поможет детям с квартирой после сдачи пушнины и совершит давно задуманный

вояж в мечту всей своей жизни. Новый охотничий сезон встретит непременно в тайге, у быстрого лесного ручья, на этот счёт даже были определённые договорённости в рамках телефонных разговоров с вологодскими охотниками.

После покупки квартиры понадобилось поменять детям машину на более престижную. Гуськом тянулись модницы и модники, желающие получить заветную ондатровую шапку, лисий воротник, енотовую шубу и многое другое из первых рук. Доставала звонками районная заготконтора, умоляли не завалить показатели по сдаче пушнины, а взять повышенные обязательства. Интересовались из области, собирается ли в этом году удержать первое место по взятым на логовах волчатам. Даже, чтоб подстегнуть интерес, прислали грамоту за прошлогоднее первое место да статейку кинули в областную газету. Как тут откажешь. К тому ж область вызвала на соревнование по уничтожению волков соседнюю Брянскую. В общем, всё было, как всегда – по тысячам причин таёжная робинзонада откладывалась.

Но случилось немыслимое: тайга пришла к нему сама. Началась долбаная перестройка.

– Нут вот и перестроились! – подвёл итог двум десяткам лет после начала этого знакового события Павел Степанович. Даже снял шапку и протёр ею глаза. Уж не спит ли он? Его вчерашнюю лыжню глубокой траншеей пересекал ночной медвежий след. Мартовский наст зверя не держал, и, проваливаясь по брюхо, медведь ледоколом взламывал наст в направлении деревни. – Вот и перестроились…

Установленный ушлыми дачниками-москвичами в центре деревни Липовесть, у заколоченного магазина райпо, столб с табличками расстояний утверждал, что до Москвы двести восемьдесят километров. – Вот и перестроились…

Мартовский медвежий след не предвещал ничего хорошего. А как всё красиво начиналось. «Гласность! Перестройка!» – галдели газеты. Всем хотелось чего-то нового. Все просто упивались своей свободой и самостоятельностью. Даже деревенские бабки не отходили от телевизоров, слушая речи нового властителя. «Это он! Это он! – шёпотом говорили они друг другу. Многозначительно переглядывались, показывая пальцем несведущему на экран телевизора, в большое родимое пятно на темени, сомнений быть не может, это посланец сверху: Михаил Отмеченный! – с пафосом делали ударение на первой букве второго слова, – спаситель земли русской!» – разносили по округе легенду, что в одной из глухих деревень у древней старухи много лет хранилась старая, как этот мир, Библия, где есть упоминание о сегодняшних годах как последних перед бездонной пропастью. Судьба Руси уготована печальная, но придёт Михаил Отмеченный, и «аки птица пролетит Русь над той пропастью». Сомневавшимся ещё раз показывали на большое родимое пятно в подтверждение того, что сомнения быть не может, и они искренне верили.

Затем начались странные перемены. Зерно с окрестных полей вдруг никому не потребовалось, заготконтора прекратила принимать у селян картофель, а у охотников пушнину. Да и сама вскоре канула в лету, рассыпавшись, словно наваждение, в процедуре банкротства. В ногу со временем поменялась мода, и исчезли левые заказы на шкурки. В меховых шапках ходили только древние старики. Молодёжь носила спортивные шапочки всех видов. Модницы среднего достатка предпочитали мутон, обработанный под ценного зверя. Норковые шубки могли позволить лишь единицы. Ондатра, бобёр, лисица стали просто сорным мехом, да и на хоря с куницей уже никто не зарился. Стабильный заработок с пушнины испарился как пережиток прошлого. А дальше всё понеслось и полетело со скоростью курьерского. Словно карточный домик, всё рассыпалось в прах, рушились казавшиеся десятилетиями незыблемые устои и уклад сельской жизни. Главного перестройщика теперь, кроме как Мишкой меченым никто не называл, его витиеватые речи никто больше не слушал. Завидев на экране, зло сплюнув, уходили. Главные проблемы теперь – где заработать, чем прокормить детей, во что одеть. В одном только все были единодушны, что всё-таки он посланец. Да, только каких-то других, тёмных, враждебных сил. Других объяснений просто не было.