Бабушка, у которой был танк
Шрифт:
Утром в нетерпении, налегке, с одним ружьём и пустым рюкзаком, кинулся проверять деяния рук своих. Росомаха не пропустила ни одного капкана, вытащив приманку. Подходя к поваленному дереву, издалека всматривался, затаив дыхание, но ничего не произошло. Росомаха, подойдя к нему, не перемахнула, как обычно, а почуяв капканы, сделала небольшой круг, вновь вышла на лыжню и пошла дальше. «Сущая тварь. Вот свалилась на мою голову! – негодовал Иван Сергеевич, подходя ко второй паре капканов на лыжне. Росомаха, почуяв их под снегом за пару метров, ушла вправо и, пробившись под завалами, вновь вышла на лыжню и закосолапила дальше, как ни в чём не бывало. Маленьких соболиных капканов она нисколько не боялась, а запросто доставала висевшую над ними приманку.
Поняв тщетность своих усилий, без всякого настроения, решив завтра сворачиваться, он поплёлся
Взбитый снег и тонкие ёлочки с ободранной на метр от земли корой заметил издалека. Справа в распадке кричали сойки. Есть! Уловка с птицей сработала! На месте установки капканов снег был взбит до земли – по кругу, на длину тросиков. Несколько ёлочек в руку толщиной были в бешенстве изгрызены росомахой.
Подойдя ближе, понял: тварь попала сразу в оба капкана, но один был разбит и валялся с лопнувшей пружиной и вырванной из основания дугой. Потаск от него зацепился меж трёх тонких ёлок. Получив упор, росомаха сумела вырвать лапу, разбив капкан, но второй, вцепившись бульдожьей хваткой, тащил за ней на гибком тросу толстую жердь. В распадке кричали сойки, след волочения жерди вёл туда. Попадись другой зверь, он бы просто выждал, когда обессилит от таскания тяжёлого груза, соединённого с капканом тросом, но это не тот случай. Эта тварь не устанет. Поняв, что росомаха хочет уйти из большого леса в мелколесье распадка, где потаску есть за что зацепится, кинулся наперерез.
В целяк даже широкие лыжи мало помогали – мелкий, сухой, как песок, снег заглатывал их, обволакивая сверху. Мороз за тридцать, а лоб от быстрого хода покрылся испариной, бельё на спине вмиг взмокло от пота. Играя на опережение, двинулся крутым, безлесным склоном, сбегающим в распадок. Здесь постоянный ветер вдоль русла речки уплотнил снег. Лыжи сами понесли вниз по склону. Так с ходу и влетел в завал вывернутых с корнем старых елей. Их скрытые под снегом стволы ощетинились на поверхности частоколом сухих острых сучьев. Два из них уткнулись под рёбра, перехватив дыханье, а третий уколол в голень, под самое колено. В горячке погони он не обратил на это внимания. На ходу восстанавливая дыхание, ощупывал бока. Рёбра вроде целы. По тупой боли в груди представлял, какие там завтра вылезут синячищи.
Тварь оказалась не просто тварью, а сущим дьяволом. Буквально через пару сотен метров в распадке, обходя ложбину, заросшую плотным ивняком, наткнулся на свежий след росомахи. Понятно, что она не спеша уходила, подволакивая правую заднюю лапу – на снегу осталась характерная черта. Шла с кровью – то тут, то там алые бусинки тянулись следом. Иногда и левая передняя лапа оставляла слегка розовое пятно.
Темнело, и было не до сантиментов. Иван Сергеевич, не останавливаясь и не сбавляя темпа, двинулся в пяту следа, чтоб напрямую выйти на укатанный путик. Боковым зрением, придерживаясь следа, искал место, где тварь вырвалась из капкана. Скоро наткнулся. Остановился. «Ай да росомаха! Вот тварь! Ай да молодец! Ну, тварина! – невольно восхищался Иван Сергеевич, осматривая место схватки зверя с железом капкана. Победил зверь.
Ещё наткнувшись на след уходящий росомахи, поймал себя на том, что облегчённо вздохнул. Совсем почему-то не хотелось увидеть это творение то ли Бога, то ли дьявола, всегда готовое к борьбе, в виде бесформенного куска мяса с шерстью после его выстрела. Стрелять пришлось бы однозначно, застань он её в капканах. Почему-то стало легче на душе. «Ну, тварь! Ну, дьявол! – поражался он уму и жажде свободы зверя, – сметает всё на своём пути».
По следам было видно, что росомаха метнулась в самую гущу тонких ёлок. Жердь потаска застряла меж двух стволов и, получив упор, зверь выплеснул всю свою силу и ярость. В промёрзшей земле по кругу огромными, как у медведя, когтями она нарыла здоровые ямы и борозды, цепляясь за промёрзшую землю, и вырвалась здесь из капкана, который уже и не был похож на свирепого бульдога с мощными челюстями, а куском ненужного теперь металла валялся тут же, на вытянутым на всю длину тросе. Пружина лопнула, а одна дуга вывернута из основания.
Сумерки сгущались. Пора домой. Иван Сергеевич сделал шаг и понял, что идти не может. На ещё светлом небосводе с проступающими пока тусклыми звёздами закрутился хоровод макушек ели. Не сразу дошло, что это не видение, а всего лишь у него кружится голова, да и тело стало чужим, вялым, словно ватным. На правой ноге меховой чулок был полон крови. Ему показалось,
Всё было просто и обыденно – подставился, как зелёный новичок, как сопливый пацан, устроил гонки с росомахой. Не оценил сразу серьёзность раны, не принял мер, а теперь вот от потери крови шла кругом голова. Сердце заходилось от осознания собственного положения. Далеко-далеко его ждали дорогие ему люди, так же как он, считали каждый день до встречи. Дочь, вероятно, каждый вечер говорила внуку, давая ему на ночь обезболивающее: «Вот вернётся дед, и всё будет хорошо. Всё будет по-другому». А дед в наступающей ночи стоял в двух километрах от зимовья, в трёхстах от них, привалившись спиной к толстому дереву, не в силах сделать ни шага. «Попал… попал… в собственный капкан! – с закрытыми глазами мысленно оценивал своё положение…»
В зимовье, почуяв недоброе, под дверью завыла Шельма.
Еловый сук в тайге страшнее зверя. Напорешься – помощи ждать неоткуда. Тайга вокруг, местами сплошные завалы да вывернутые с корнем деревья. Многие годы как-то обходилось, на обустроенных путиках ещё с осени по примеру отца с дедом прилежно обрубил все потенциально опасные сучья. А тут увлёкся погоней, и вот результат.
Прислонившись спиной к дереву, в полудрёме вспоминал былое, трудно сказать, сколько так простоял. Очнулся, когда вспомнилось, как внук тайком от матери, уловив момент, выплёвывал обезболивающие таблетки. Случайно заметив это, сказать не решился, только тайком смахивал слезу. Ночь ждала бессонная – никто не спал у его кроватки. Может, и сейчас все не спят. Считая дни, ждут его.
Медленно затухающее сердце сквозь марево дремоты встрепенулось, получив лошадиную дозу адреналина в виде воспоминаний. Нет, он не сдастся… Никогда не сдастся. Он вырвется отсюда. Вырвется из собственного капкана, так умело самим поставленного. Росомаха – зверь. Нет! Это он зверь! И его ждёт его дитя с малым на руках! И он всё сметёт на своём пути! Дикий звериный крик огласил тайгу. Скорее не крик, а боевой клич. Умом понимал, что теперь дорога каждая калория и лишние затраты энергии ни к чему, но этот крик ему был нужен. Нужен как старт, как выстрел стартового пистолета. Этим он не отдавал, а втягивал в себя окружающую энергию. Мозг работал, как вычислительная машина. Сам начал двигаться, как робот, опережая приходящую мысль. Рюкзак. Шнур. Нож. Жгут выше колена. Кусок сахара – в рот, два оставшихся – в карман куртки – чтоб вновь не тратить сил на снятие рюкзака. Куски свалялись, в какой-то крошке, но это была глюкоза.
Рюкзак на плечи. Нож в ножны. Тулку на спину. Его ждали, и он вырвется отсюда. В темноте жалобно звякнул под лыжей разбитый росомахой капкан. «Это не капкан!» – холодно усмехнулся сам себе.
Его капкан был намного прочней и уловистей. Он был вокруг – в виде глубокого снега, наступавшей ночи, сильного мороза, неопределённости положения; он был в нём самом – в виде немеющей ноги, головокружения от потери крови, боли в подреберье, не дающей дышать полной грудью.
На самую трудную часть пути до укатанной лыжни путика ушло почти два часа, хотя гнался за росомахой не более десяти минут. Буквально выволокся на лыжню, опираясь вместо костыля на свою тулку. Тащить её на спине уже на полпути стало невозможно – ремень давил на ноющую грудину, затрудняя дыхание. Темнота буквально растворила след росомахи, и скоро пришлось пользоваться фонариком. Свет фонарика довёл до лыжни и стал тёмно-жёлтым, грозя полностью умереть в любую секунду. Дальше можно было и без него: укатанная за зиму, с предусмотрительно обрубленными нависшими ветвями деревьев и кустов лыжня немного просматривалась. Сойдя с лыж, рухнул на лыжню, перекатившись на спину, решил немного отлежаться на пустом рюкзаке. Сунул в рот последний кусок сахара – чтоб ненароком не задремать в последнем сне.
Миллиарды звёзд из низко нависшей галактики, холодно смотрели на его потуги. Он меньше чем молекула в этом мире. Таял кусок сахара во рту. Отмерзала перетянутая жгутом нога, мех вымок, свалялся и не спасал от мороза. Время от времени звёздное небо начинало двигаться по кругу, уводя в мир грёз.
Через весь небосвод серебристой звёздочкой, то тускло мерцая, то ярко вспыхивая под лунным светом, спешил по своим шпионским делам спутник. Иван Сергеевич провожал его взглядом, решив встать, как только он исчезнет на горизонте. И встал… Нет, он не молекула. У него своя галактика! Он – центр притяжения близких ему людей.