Back in the USSR
Шрифт:
Непредсказуемость «Центра» проявлялась не только в поведении, но и в музыке. Василий Шумов был одержим самыми неожиданными идеями и влияниями: китчевый советский поп 30-х и 60-х годов, проза Эдгара По и поэзия Артюра Рембо, русский декаданс начала века и мрачный пост-панк... Удивительно, что при этом — в отличие от «Аквариума» — не создавалось впечатления эклектики.
В 1984 году группа вошла в фазу «концептуализма». Они записали два коллажных мини-альбома, состоящих помимо нескольких «нормальных» песен из крошечных музыкальных скетчей. Как, например, «Воспитание»:
Мама сказала: «Все твои подруги устроили свою жизнь». Мама сказала: «Подумай, сколько тебеИли «Вспышка» (под клавесинную мелодию в духе музыки Возрождения):
Мужской голос. Иванова! Голос девушки. Я! Мужской голос. Вспышка справа! Голос девушки. Есть! Мужской голос. Вспышка слева! Голос девушки. Есть! Мужской голос. Вспышка справа! Голос девушки. Есть! Мужской голос. Вспышка-а-а!Шум, треск, звук короткого замыкания, испуганный голос девушки — «Ой», — и мелодия продолжается.
Трудно сказать, что это означает, но похоже на занятия по гражданской обороне.
У «Центра» не нашлось прямых последователей и горячих поклонников. Любительская сцена была пестрой, но скучной. Фаны тоже выглядели растерянными. Авторитет профессиональных рок-групп упал по сравнению с недавним ажиотажем. Никаких заметных новых течений не было. Одевались все как попало. Самым шумным, массовым среди тинейджеров было движение футбольных болельщиков: скандирующие толпы в одинаковых красно-белых («Спартак») или сине-белых («Динамо») шарфах и соответствующие граффити на стенах домов. Кажется, футбол был посредственным, но рок убеждал не больше.
Сенсация наконец-то произошла на одном концерте в декабре 1983 года. Это было большое диско-кафе в пристройке олимпийского велодрома. Выступали разные группы: «Центр» сыграл вяло и покинул сцену, не снискав аплодисментов, публика с нетерпением ждала момента, когда диск-жокей запустит Майкла Джексона или тему из «Флэшданс». Вместо этого вышли четверо парней, одетых как стиляги 50-х, и очень неплохо сыграли инструментальную увертюру из «Мэднесс». Как я выяснил во время соло на саксофоне, это была новая группа под названием «Браво». Гитариста по имени Евгений Хавтан я сразу узнал — он раньше играл в «Редкой птице». Хрупкий, испуганный и кудрявый, в мешковатом костюме, он был очень похож на молодого Чарли Чаплина... Когда закончилось инструментальное вступление, на сцену буквально вылетела девица в замшевой мини-юбке и кожаной куртке явно с чужого плеча. В первую секунду я ее пожалел: Барбра Стрейзанд выглядела бы рядом с ней курносой куколкой. В следующую секунду гадкий утенок предстал абсолютно восхитительным созданием. Она пела самозабвенно и плясала так, будто ее год держали взаперти, ее глаза сияли счастьем... Публика стояла на ушах — и было от чего сходить с ума.
Конечно, и до «Браво» у нас бывало на сцене весело. Особенно если музыканты напивались. Но в этот раз... Девушка воспринималась как откровение. Советский рок, по-видимому, самый «дефеминизированный» из всех. Женских групп, за исключением пары декоративных ВИА, у нас никогда не было. Девушек-музыкантов — буквально единицы; я вспоминаю бас-гитаристку из «Интеграла» и двух эстонок: пианистку Анне Тюйр из «Ин спе» и вибрафонистку Терье Терасмаа («Е=мс2»; «Куллер»), Далее солистки — Айва Браун («Сиполи»), Настя Полева («Трек»), Лариса Домущу («Джонатан Ливингстон» из ленинградской группы второй лиги), — но они не играли в своих ансамблях главных ролей. Можно долго гадать о том, почему так. Думаю, что виноваты давние русские традиции.
Во всяком случае, «Браво» эти традиции сломали: их девочка блистала, затмевая всех вокруг, и ее удивительная личность — смесь примадонны и хулиганки — трансформировала непритязательные веселые твисты во что-то более глубокое и трогательное.
Девочку звали Жанна Агузарова. Амбициозная провинциалка приехала завоевывать Москву, но провалилась на экзаменах в театральный институт. Ей было негде жить и нечего делать, но уезжать из столицы не хотелось. Кто-то дал телефон Хавтана, она позвонила из автомата и сказала, что хочет петь. «Она пришла, спела какой-то импровизированный блюз, и мы все обалдели...» Тогда же она придумала престижную сказку, что ее зовут Иванна Андерс, а родители — дипломаты и работают за границей. Это было очень по-детски, но и свидетельствовало о прекрасных актерских способностях: ни у кого из музыкантов и даже близких друзей не возникло сомнений в том, что так и есть на самом деле. «Браво» покорили Москву за одну ночь.
Со времен танцев под доморощенных битников мы успели отвыкнуть от того, что живой рок-н-ролл — это не только «круто», но и весело... Со всех сторон посыпались предложения от подпольных менеджеров, и группа пошла играть по кафе, клубам и студенческим общежитиям. Увы, на дворе стоял трудный 1984 год, и турне продолжалось недолго. Один из концертов был прерван появлением милиции. Возникло дело о нелегальных пятирублевых билетах, аппаратура группы была арестована, а дальнейшие концерты объявлены нежелательными. (К счастью, до этого «Браво» успели записать удачный мини-альбом.) Вся столичная рок-тусовка замерла в нерешительности: выказывать признаки жизни в родном городе стало рискованно.
В марте многие лидеры московской любительской сцены (Чернавский, «Альянс», «Альфа» и другие) снимались на Ленинградском телевидении в главной дискотеке города «Невские звезды». Это был и теледебют «Браво». Жанна пела «Белый день». Она была в грязных белых балетных тапочках, и незнакомая публика слушала как зачарованная:
Верю я, Ночь пройдет, сгинет мрак. Верю я. День придет, весь в лучах...На обратном пути, когда мы уже подходили к вокзалу, она вдруг вцепилась в мой локоть и жалобно попросила: «Давай еще останемся в Ленинграде. Я так не хочу возвращаться в Москву...» Конечно, мы уехали, и через пару дней ее задержала милиция. Оказывается, безумная Жанна, боясь развенчать свою легенду, подделала удостоверение личности на имя «Иванны Андерс»... Дело закрыли, аппаратуру «Браво» вернули, а вот певицу — нет. Ее послали в Сибирь, где жила ее ничего не подозревающая родня. Первая леди московского рока замолчала на полтора года; все это время она работала приемщицей в таежном леспромхозе*.
* В Сибири Жанна Агузарова участвовала в областном конкурсе молодых талантов и заняла там первое место. Местная газета констатировала: «Богата талантами тюменская земля!» Кстати, это было первым упоминанием о ней в нашей прессе.
Тем временем в Москве заявил о себе новый рок-аттракцион, «Звуки Му». Некто Петр Мамонов (р. 1951), лысеющий, с щербатыми зубами и страшным шрамом на груди от удара напильником в область сердца, начал писать песни в 1982 году. Я знал его уже лет десять как остроумного пьяницу, дикого танцора и поэта-неудачника. Однажды он пришел ко мне домой с гитарой и запел. Это было потрясающе смешно, сильно и необычно. Маниакально-напряженные «польки-роки» на одном-двух аккордах, исполненные с криками, хрипами вперемежку с молчанием. Песни касались в основном личных переживаний Петра, навеянных тяжелыми отношениями с любимой девушкой.
Вскоре он организовал группу со своим еще более непутевым младшим братом Алексеем на ударных и длинным флегматичным клавишником по имени Павел. Я взялся было солировать на электрогитаре, но дело становилось слишком серьезным, репетиции — регулярными, и я ушел. «Добрым гением» «Звуков Му» оказался Александр Липницкий, наш общий друг юности, добрейший и увлекающийся «старый хиппи», пожертвовавший своей коллекцией старинной живописи ради инструментов и аппаратуры. Он «с нуля» начал играть на басу.