Back in the USSR
Шрифт:
Первое выступление «Звуков Му» (февраль 1984 года) произошло в школе, где Мамонов и Липницкий учились двадцать лет назад и откуда они были в свое время исключены за плохое поведение. В этот раз повзрослевшие хулиганы вели себя не лучше. Петр оказался крайне буйным, эпилептическим шоуменом: по гротескности и накалу энергии зрелище можно было сравнить с лучшими шоу Волконского — при этом оно имело отчетливый русский колорит. Мамонов представлял самого себя, но в немного гиперболизированном виде: смесь уличного шута, галантного подонка и беспамятно-горького пьяницы. Он становился в парадные позы и неожиданно падал, имитировал лунатизм и пускал пену изо рта, совершал недвусмысленные сексуальные движения и вдруг преображался в грустного и серьезного мужчину. Блестящий, безупречный актер! Публика единодушно
Аранжированная «в электричестве» музыка группы звучала довольно интересно: нервный рок-минимализм вклинивался в традиционные бытовые мелодии блюза и вальса. Тексты сам Петр определил как «русские народные галлюцинации»: цепочки невнятных психоделических*
Отличительная черта «русского» психоделика в том, что он базируется не на наркотическом, а на сугубо алкогольном опыте.
образов, навязчивый бред сумеречного сознания.
Я засыпаю, я ложусь спать, Подо мною скрипит и трясется кровать, И ночью надеюсь я только на то, Что утром меня не разбудит никто...Другая песня:
Проснулся я утром, часа в два, И сразу понял — ты ушла от меня. Ну и что? Ну и что, что ты ушла? От меня? Все равно, опять напьюсь.Еще одна:
Я совсем сошел сума, И все от красного вина, Ночью я бухать люблю. Ночью мне поет Кобзон, Не пойму, где я, где он. Ночью все цвета страшны, Одинаково черны...И т.д.
В словах не было особого смысла и фантазии, но все вместе «работало» хорошо. Публика истерически хихикала, но было скорее не смешно, а страшно. Такого раньше не приходилось испытывать.
В июле «Звуки Му» попробовали дать концерт в день рождения Липницкого на небольшой открытой площадке в дачном поселке. Перед началом выступления подъехали машины милиции, и все пришлось перенести на «частную территорию» — дачу именинника. Позже я слышал, что в «инстанциях» это квалифицировалось как успешная операция по пресечению опасной идеологической диверсии. Все самодеятельные рок-концерты в Москве прекратились почти на год.
Единственным цветущим оазисом рока оставался Ленинград. В мае 1984 года прошел II фестиваль, и здесь новый рок уже не оставил шансов ветеранам.
Виктор Цой представил «электрическое» «Кино», уже без исчезнувшего «нелауреата» Рыбина. Крепкий и жесткий постпанковый квартет исполнил в числе прочих «Безъядерную зону» — одну из немногих популярных и по-настоящему искренних антивоенных рок-песен.
Как ни прочны стены наших квартир, Но кто-то один не подставит за всех плечо. Я вижу дом, я беру в руки мел, Нет замка, но я владею ключом. Я объявляю свой дом безъядерной зоной. Я объявляю свой двор безъядерной зоной. Я объявляю свой город безъядерной зоной!..Даже у этой песни нашлись гневные критики, заклеймившие ее как «мягкотелый пацифизм»...
Хорошую пару «Кино» составила новая группа «Телевизор». Как у типичных представителей ленинградского рока, тексты были интереснее, чем музыка, и, пожалуй, все было сыровато и недорепетировано. Они начали выступление, проломив огромный картонный телеэкран на сцене, и это не было пустой претензией. «Телевизор» обнаружил настоящую страстность. Их лидер, клавишник и певец Михаил Борзыкин, несомненно находился под влиянием поэзии Гребенщикова. Только он был моложе, драматичнее, злее. Я запомнил отличную песню о ленинградских фарцовщиках:
Он знает, что где в моде, Изучена фирма, Ему не надо бога — Он верит в свой карман. Всегда собой доволен И недоволен всем. Была бы только воля — Он ушел бы насовсем. Всегда немного желчен И простенько умен. Любимец лживых женщин. Продажных, как и он...Точный портрет... Впрочем, Борзыкин был полон не только сарказма, но и надежд:
Пускай за моим фоно — я и снег. Черно-белые клавиши ждут весны. Пускай не хватает красок в этом сне — Я еще не забыл цветные сны...Было здорово и одновременно больно слушать эти песни и наблюдать восторг публики в рок-клубе: неужели это «идеологическая диверсия»? Музыка, «чуждая» нашей молодежи? И когда наступит весна?
Самое сильное впечатление фестиваля — «Джунгли». Настоящего инструментального рока у нас никогда не было. Я не могу отнести к нему виртуозную «фоновую музыку», обожаемую коммерческими джазменами и студентами музыкальных училищ. «Джунгли» заполнили этот зияющий пробел, и как! С тех пор как я услышал его в тот фестивальный день, Андрей Отряскин занимает первое место в моем списке лучших советских рок-гитаристов. Он использовал самодельную гитару с максимально выведенным флэнжером и извлекал самые невероятные звуки, играя ритм, соло и «шумовые» партии одновременно. Стилистически это был неистовый фри-фанк с неожиданными атональными поворотами и взрывным ритмом. Я помню, меня это так завело, что я заорал коллегам по жюри: «Это лучшая музыка в Ленинграде со времен Шостаковича!» Потом, за кулисами, Отряскин сказал, что работает дворником в консерватории. Впрочем, это было нормально. «Джунгли» показали рок- клубу, что такое настоящая бескомпромиссная музыка... К сожалению, они так и остались в одиночестве: модные английские пластинки воздействовали все-таки сильнее.
Кстати говоря, новым важнейшим фактором «западного влияния» стало видео. Вначале видеомагнитофоны были уделом элиты, но постепенно жуткие цены падали, видеодек становилось все больше, и бедные музыканты тоже получили к ним доступ: у более богатых приятелей или даже покупая аппаратуру в складчину. Видео повсюду заметно умерило домашнее веселье: вместо застолья и танцев все гости усаживались к монитору и молча начинали смотреть. Как фактор престижа, видео отодвинуло на второй план «фирменные» пластинки, и из-за этого их стали привозить меньше. Разумеется, все эти мелкие неприятности возмещались самим фактом наличия видеоинформации. Мы смогли увидеть «в движении» то, что до сих пор только слушали и про что читали. Видео здорово раздвинуло сознание музыкантов и, естественно, вдохновило их на новые трюки.
Первой советской рок-звездой видеостиля стал Костя Кинчев. Он жил в Москве, писал песни, но подходящих партнеров нашел только в Ленинграде в лице средней рок-клубовской группы «Алиса». Во главе с новым солистом «Алиса» наделала шуму в рок-клубе еще осенью и произвела, как и ожидалось, сенсацию на III городском фестивале в начале 1985 года. Костя, пластичный парень с выразительной мимикой, большим ртом и глазами навыкате, выглядел на сцене как гуттаперчевый демон. Он пугал и заклинал публику, простирая к ней руки в черных перчатках, стонал, шептал и агонизировал в стиле рэп. Но прежде всего он был призывно сексуален. Запретный плод, воспетый на словах мешковатым Майком, здесь представал в натуре. Как это ни странно, тексты «Алисы» не имели к сексу никакого отношения. Напротив, это была социальная сатира пополам с патетическим молодежным мессианством. Alter ego Кинчева был герой песни «Экспериментатор»: