Бадарма
Шрифт:
Мой приятель хорошо знает, что тайга любит молчание. Мысли, сказанные вслух, здесь, как в храме, кажутся зыбкими, малозначительными, даже отдают фальшью. Но человек привык к словам.
Витя научился спрашивать молча.
Не поворачиваясь, я чувствую, что он смотрит на меня, и в глазах его стоит вопрос. Догадываюсь, какой.
Мы стоим на гребне, дожидаемся Наталью. Впереди ещё один перевал, последний. Когда достигнем его, будет темно. Тропа к Столбам, которую мы ещё различаем, совсем исчезнет из виду. Придётся встать, где попало, искать место для ночлега, рубить сушины на дрова.
– Коней на переправе не меняют, – говорю я, стараясь быть как можно веселее. Витя сдержанно улыбается и кивает в ответ. Продолжаю в том же духе:
– На перевалах тоже, наверное, не меняют. Но мы всё-таки рискнём. Ты, как главный конь в упряжке, давай галопом дальше, не жди нас. Перевалишь поближе к Столбам и ищи место, вали сухостой, разводи костёр. В общем сам знаешь. Девку бы нам не поморозить. Понимаешь?
– Было бы сказано, – произносит Витя свою любимую фразу и облегчённо вздыхает. Он, наверное, и сам уже думал что-то подобное, но стеснялся сказать. Славный он малый, но стесняется даже меня.
Он с силой отталкивается, легко уходит вниз по склону и скоро скрывается за деревьями.
Остаюсь один и поворачиваюсь лицом к закату. Гляжу, как Наталья упрямо карабкается вверх, в точности повторяя наши зигзаги и не пытаясь их «спрямить», как прежде. Неплохо держится на ногах. Кто бы мог подумать? Видно, что силёнки не растрачены.
Сам заметно придавленный рюкзаком и тридцатью километрами, я удивляюсь её выносливости.
Появилась она весной прошлого года. Устроилась, говорят, простой рабочей в СМУ-1 ОС. Выговаривает этот свой «ОС» с особым достоинством и гордой улыбкой. Это дескать вам не шарашкина контора, а самые, что ни есть, Основные Сооружения. Будущая плотина Усть-Илимской ГЭС.
В простых рабочих она, конечно, не задержится. Начальство таких заметит и оценит скорее. Поворотливые, не ноющие всегда будут в цене.
Достанется кому-то всюду успевающая жена, у которой ничего не пропадёт даром. Будет доволен и сам муж, сытый, ухоженный, упорно не замечающий, что живёт под каблуком супруги. Появится он наверняка скоро, через год-другой. Не успеет и пикнуть, как будет сграбастан в охапку вместе с пожитками и планами на будущее, выставлен перед книгой актов гражданского сочетания.
Увидев меня, Наталья перестаёт пыхтеть, выпрямляется и озаряется победной улыбкой.
– Ну и как? Жива?
– Жива, как видишь. А что мне сделается? Где наш Витя? Долго ещё идти?
– У тебя сразу все вопросы оптом.
– Да. Так дешевле. Но отвечай в розницу.
Отвечаю в розницу и на ходу, потому что солнце садится за Ангарский хребет. Больней закусался мороз, поползли по распадку сумеречные тени. Темнота настигает нас в низине. Но нам она уже «по барабану», поскольку Витя успел убежать вперёд. Оставленная им лыжня будет видна даже в чернильной тьме и не позволит сбиться.
Натыкаюсь на валежину, зарываюсь в снег, сзади налетает Наталья, и сразу наваливается ещё одна проблема.
Заключается проблема в том, что чудесные снежинки, совершенные по красоте и по форме, как балерины, попадая в рукава и за воротник, перестают быть нежными созданиями природы. Все они становятся противной холодной водой.
Но даже эти мелочи жизни, неизбежные в любом лыжном походе, не способны отравить наше настроение, если далеко впереди мерцает огонёк костра в ночи. Ура! Витя дошёл до места, и мы скоро дойдём.
Нет ничего приятнее глазу усталого путника, чем огонёк впереди. Особенно ночью, в замороженной тайге. Заботливый Витя подсуетился, приготовил нам диванчик в виде обрубка, покрытого лапником. Но рассиживаться тоже некогда, впереди у нас ещё много работы. Надо помочь Вите разрубить и перетаскать к костру весь сухостой, убрать снег со стоянки, принести жерди и поставить защитную стенку. Только тогда можно будет расслабиться, посидеть у костра.
«Тупой, как сибирский валенок», – всякий, кого пытались обидеть таким сравнением, знает, что нет ничего теплей и полезней, чем… Да, он самый.
Без валенка и нам не прожить. Ноги, переставшие бежать, дубеют больше и больше с каждой минутой. Не спасают даже тройные носки. И как они спасут, если от тридцатиградусного мороза отделены одной голой кожей ботинка? А ботинки каковы? Известное дело, на рыбьем меху. В годы нашей юности такие носили все лыжники, других не было.
Пропев гимны валенкам и горячему чаю, мы сидим возле пышущего жаром огня, вспоминаем незатейливые туристские песни.
В большинстве это простенькие самодельные тексты, с заимствованными мелодиями, собранные среди геологов, альпинистов, лётчиков, полярников, студентов-охотоведов и прочих бродячих людей. Иногда глубокие, но чаще наивные по содержанию, они почему-то грели душу лучше, чем звучащие по радио.
Звёзды горяя-ат над нашей палаткой,
Жаркий костёё-ор горит над рекой…
Как обычно, первой вступает Наталья. Ни слуха, ни голоса особенного нет, но это не важно, все свои и такие же безголосые. Маленькое открытие: приятно, что голос женский, – очень дорог он здесь, в лесном мужичьем мире.
Мы оба с Витей холостые, оба по-детски думаем, что останемся такими навсегда. Теснее прижимаемся к тёплой Наталье, подхватываем песню и слышим в ней каждый своё, заветное. Какая хорошая песня… В ней и звёзды, и костёр, и палатка, но «только тебя, только тебя нету со мной». Всё про нас.
Одно дело, когда песня звучит в концертном зале, слышна дома из динамика. Совсем другое, когда она льётся из тебя самого и не где-нибудь, а здесь, в чистом лесу, среди друзей, думающих то же, что и ты. Здесь, вдалеке от асфальта, бетона и стекла, она не столько слышится, сколько чувствуется. Это лучше во всех отношениях. Глубже, просторней и милее сердцу.
Тоскливо видеть, как умирает сегодня народная песня. Умирает под напором электроники. С нашего согласия.
Но мы ещё споём. Озорная Наталья уже выплёскивает нечто лихое, разухабистое. Теперь мы плывём по безлюдной реке вместе с оголодавшими геологами, натыкаемся на камни, и только ветер владеет дырявой лодкой. Наталья разводит руками: