Бадарма
Шрифт:
Тамара пытается палкой сбить кухту с веток, проходит совсем немного и сразу скрывается из виду.
– Эй, Красная шапочка, ты где?!
– Здесь я, Серый Волк. Вот она я, – Тамара выходит из ельника, вся в снегу. Красная шапочка стала наполовину белой. Вместе решаем, что делать. Самый простой выход – обойти ельник сбоку, снова взять азимут.
Но тогда неизбежна погрешность. Мы уже несколько раз позволяли себе такие вольности, обходя завалы.
Что предпринять, если хочешь отвертеться от прямого ответа? Собрать консилиум! Лучше не придумаешь.
– Капитан, ты как думаешь? – спрашиваю Сашу.
Румяный
– Ты прокладываешь курс, ты и решай. Мимо Столбов не проведи, это самое главное.
Ладно. Полный рюкзак ответственности Саня перевесил на мои плечи. Попробую унести. Зато теперь у меня развязаны руки, могу сам выбирать варианты. И выбираю то, что нравится мне, но мало понравится другим. Например, прорубить через ельник просеку.
Ребята потеют, в три топора навалились на ёлки, производят стук, бряк, скрип, скрежет и прочие шумовые эффекты. Девчата в большинстве стоят, топчутся на месте. Мёрзнут, наверное. Переговариваются о чём-то, хмуро поглядывают на меня и не так приветливо, как хотелось бы.
Знаю-знаю, девочки, – косточки мои перемываете. Да, это я вырастил ельник на пути и погоду дрянную подстроил. Такой вот пакостник. Что поделаешь? Гаденькая неуверенность уже не крадется рядом, теперь она сидит на мне верхом, и не стряхнуть её никак.
Была бы видимость получше, я бы не стал вымучивать эту просеку. Пошли бы в обход, а потом, глядя на солнце, скорректировались и вышли на прежний курс. Столбы – высокие скалы, видно их довольно далеко. И рисковать я люблю, но… Детектор лжи выдал бы сейчас меня с головой. Не по себе. Боюсь ошибиться. В спину смотрят три десятка человек, уже усталых, продрогших от мокрой одежды. Они на меня надеются, не знают этих сомнений.
Да ладно бы привычный народ – таёжники, охотники или хотя бы парни одни, а то ведь девчонки-неумехи. Им-то каково?
Ельник давно позади, мы по-прежнему чапаем в снежной каше, подошвами давим бруснику и поздние грибы. Смотрю на часы – идём уже больше трёх часов. Пора бы уже пройти эти семь километров. А ещё через час будет темнеть. И что тогда?
Как-то непривычно тихо за спиной. Даже разговоров не слышно. Не нравится мне всё это. Нехорошо. Зреет, растет отрицательное напряжение. Оно вырабатывается в каждом идущем позади, кажется, разливается в сыром снежном воздухе и смыкается на мне. Сейчас взорвусь. Взгляды прожигают штормовку на спине. Но что делать? Я и так, кажется, делаю, что могу. Выше себя не прыгнешь. А надо прыгнуть. Надо, Федя, надо.
Шаги, вздохи, чей-то кашель… Звенит лезвие топора – ещё одна затёска остаётся. Кто-нибудь пройдёт здесь в снегопад и не обратит на неё внимания. Зачем, если под ногами тропа?
Кстати, тропа ещё под вопросом. На меня вдруг сваливается… Нет, не снежный ком – хуже! Бьёт в виски убийственная мысль, что всё может оказаться зря. Если я ошибся, отклонился в сторону, то весь сегодняшний день с его мокрым холодом в коленях и на плечах, возня с валёжником, расчистка, затёсы – всё это теряет смысл. Мы, три десятка человек, целый день убили на то, что рубили тропу, ведущую в никуда. Зачем? Останутся лишь эти странные затёски среди леса да недобрая память.
Остановимся, когда поймём, что прошли мимо Столбов, заночуем, где придётся, и утром вернёмся назад. В городе спросят, как сходили? Ответить будет нечего.
При одной этой мысли всё внутри сжалось и замерло, как от занесённого над головой топора.
Впрочем, оставим мрачные прогнозы предсказателям конца света, расплодившимся в последнее время. Тамара тоже смотрит на часы, оборачивается ко мне.
– Скорей бы уже… К костру хочется.
– Мне тоже хочется. А ещё бы чаю кружку большую. И во-о-от такой бутерброд с колбасой.
– И мне половинку. Скоро мы придём?
– Эх, если бы я знал…
Смотрю вверх, вглядываюсь в мутное небо, но тщетно. Проклятый снег… Впрочем, он уже не валит крупными хлопьями, измельчал. Видимость, пусть не для полётов, но для велосипедного движения – вполне.
– Столбы не видно?
Пробую отшутиться.
– Видно, но без проводов, без фонарей. Большие и маленькие, с сучками и ветками. Похожи на столбы, но – не то.
Начался подъём. В настроении тоже подъём! Может быть, мы поднимаемся на скальный кряж? Девчата в надежде всматриваются вперёд, но довольно скоро надежда показывает спину. Горка обрывается крутым спуском. Упирается в широкую прогалину, заросшую высокой травой и чахлыми берёзками. Болото.
Ну, ёлки зелёные, мы так не договаривались. Это нечестно! Зачем болото? Куда я завёл людей?
Оборачиваюсь, ищу Микушина, не забыв смахнуть с лица растерянность. Но, к моему удивлению, луноликий Саша излучает довольство. Улыбается. Даже, кажется, подмигивает. Что бы это значило?
Бывать на Столбах мне приходилось лишь однажды, весной. Тогда мне, приезжему, всё здесь казалось в новинку – пряно пахнущие пушистые кедры, цветущие лиственницы, синие дали, скалистые перевалы… Я впервые всё это видел и был счастлив как мальчишка. Конечно, от избытка впечатлений вполне мог не запомнить заболоченной низины перед скалами.
– Ой, что это?! – воскликнул кто-то, и все остановились. Перед нами высились тёмные, исполинского роста фигуры. Сквозь снежную занавесь они виделись торжественно и строго, как безмолвные судьи в чёрных мантиях.
До них оставалось ещё метров двести, но казалось, что скалы нависают прямо над нами. Случилось невозможное – мы вышли лоб в лоб.
– Столбы! Столбы! Столбы! Ура-а-а!
Кажется, у меня есть веские причины тоже заорать и надуться пузырём от гордости. Но я опоздал. Не успеваю даже вякнуть. Большая сильная Наталья уже сцапала меня в охапку и тискает, как котёнка. К нам бросаются другие девчонки, в лицо тычутся холодные носы и щёки, кто-то чмокает…
Но тут созрела новая забава.
– Качать его! Качать!
И вот я уже не принадлежу сам себе. Подхваченный десятками рук, летаю вверх-вниз, как тряпичная кукла. Сладкое ощущение свободного полёта… Ни с чем не сравнимое чувство… Всё замирает внутри – и страшно и весело. И хочется ещё, ещё.
Впервые в жизни меня качают на руках. За что? Разве достигнуто что-то выдающееся? Да нет, просто общая радость так велика, что ей тесно, она ищет выхода. И нашла!
Сейчас весь мир охвачен индивидуализмом. Россия стремительно догоняет мир. Моя хата с краю – ничего не знаю… Большинство не трогает то, что вне личных интересов, вне семьи. Может быть, оно и правильно, оно и хорошо. Семья – наше всё. Но, согласимся, при таких интересах, будь они всеобщими, мир был бы невыносимо скучен и сер – без музыки и живописи, без стихов и без открытий – бр-р-р.