Багровая заря
Шрифт:
— Ну, как вам сказать! — Аделаида затянулась и выпустила три колечка. — Нейтралитет — вещь обманчивая… Иногда думаешь, что придерживаешься его, а на самом деле оказывается, что нет. Что я могу сказать? Кажется, я села в лужу. В бурные времена мне всегда удавалось оставаться на плаву, а сейчас я, похоже, попала под репрессии…
И она издала смешок, от которого мне стало не по себе. Будь я на её месте, мне было бы не до смеха. Мной овладели оторопь и недоумение.
— Аделаида, вы вообще понимаете… осознаёте степень серьёзности того, что вы сделали, и как вы за это поплатитесь? — спросила я. — Точнее, осознавали ли вы это тогда, в тот момент, когда вам пришла в голову эта идея?
Она вздохнула и улыбнулась
— Даже не знаю, что сказать, милочка… Тогда мне казалось, что это хорошая идея. Сейчас… — Аделаида снова хихикнула. — Сейчас я на пути к осознанию, что эта идея была не очень хорошая. У меня есть все основания полагать, что я сделала глупость.
— Глупость? Думаю, это называется по-другому, Аделаида, — сказала я с горечью.
— Ну, не судите меня слишком строго, — улыбнулась она. — Я всего лишь выжившая из ума старуха.
— Судить я вас не буду, — ответила я. — Приговор вам уже вынесен. К сожалению, состояние вашего рассудка в данном случае в расчёт не будет браться.
— И что же меня ждёт? — спросила она.
— Полагаю, смертная казнь, — сказала я. — Если я вас помилую, друзья меня не поймут. По-другому с такими, как вы, в военное время и не поступают.
В первую секунду на лице Аделаиды отразилось горестное недоумение; она приподняла брови, похлопала глазами и пробормотала, обречённо кивая:
— Вот как? Впрочем… Да, да, понимаю. Разумеется. Разумеется.
Недоумение на её лице сменилось прежним выражением беспечности и стоического спокойствия.
— И как же я буду умерщвлена? — поинтересовалась она, как будто спрашивала о погоде. — Наверно, через обезглавление на гильотине? Да, ведь другого способа лишить жизни такое существо, как мы с вами, нет. — Аделаида вздохнула, вынув изо рта чубук трубки. — Как во времена Великой французской революции!
— Больше всего меня убивает то, что вы сделали это сразу после того, как мы с вами сидели в вашей гостиной и пускали колечки, как старые друзья, — сказала я. — Но после моего дружеского визита к вам меня схватили и бросили в Кэльдбеорг. Не хочу говорить о том, что мне пришлось вынести там — скажу лишь, что я едва сумела выжить. Только ради Карины я выкарабкалась — у неё не осталось никого, кроме меня, и я должна думать о ней. Смерти как таковой я не боюсь, меня бросает в дрожь лишь при мысли о том, что моя девочка могла остаться совсем одна.
Аделаида грустно и удручённо пожала плечами.
— Мне очень жаль, — только и сказала она.
Она задумчиво выпустила большое колечко дыма, а сквозь него пропустила маленькое.
— Да, кстати, — сказала она как бы между прочим, — когда будете отдавать приказ о моей казни, нельзя ли сделать так, чтобы это произошло в как можно более короткие сроки? Ожидание так утомляет!
Горечь переполняла мою грудь во время всего этого разговора, и вытеснить её не помогал даже табачный дым. Аделаида была такой же, как всегда, какой я знала её в прежние времена, как будто она и не делала того, что она сделала, а произошла какая-то ошибка. Умом я понимала, что это сделала она, но сердце отказывалось в это верить. Она не была ни обозлённой, ни напуганной, к перспективе смерти на гильотине относилась с каким-то равнодушием, но не раскаивалась. Может быть, если бы она выразила раскаяние в том, что сделала, я бы ещё задумалась, не стоит ли отменить приказ о смертной казни и заменить её каким-нибудь другим наказанием, но Аделаида считала, что ей не в чем раскаиваться. «Глупость» — так она называла то, что она сделала. Если бы она призналась, что её заставили, какими-либо угрозами или запугиванием вынудили так поступить, быть может, это тоже могло бы побудить меня удержать занесённый над ней карающий меч, но она, пожав плечами, сказала, что никто её к этому не вынуждал — она сама до этого додумалась. Моё сердце не хотело верить в то, что она предала меня, и склонялось проявить к ней милосердие, но все соломинки, за которые я хваталась, чтобы найти для этого повод, оборвались. Докуривая сигарету, я думала о том, что мне будет очень тяжело отдать этот приказ, но я уже знала, что отдам его.
— Благодарю вас, что вернули мне мою маленькую радость, — сказала Аделаида, любовно поглаживая свою трубку. — Без неё я не могу обходиться, а с ней везде чувствую себя как дома. Она поможет мне скоротать время. Да ещё пасьянс — привычка, знаете ли. Очень вам за всё это признательна.
— Прощайте, Аделаида. — Больше не глядя на неё, я потушила окурок о каблук ботинка и бросила в урну.
Каспар, когда я вышла к нему, спросил:
— Так что же, Аврора? Ей уже вынесен смертный приговор, нужно только твоё подтверждение либо отмена.
— Приговор подтверждаю, — сказала я. — И, пожалуйста, не тяните с его исполнением.
— Понял, — кивнул Каспар.
Под базу «чёрных волков» было приспособлено заброшенное бомбоубежище: потребовался только ремонт и некоторая модернизация. Оно было расположено вдали от любопытных людских глаз и было замаскировано под закрытый объект, на котором идёт работа по утилизации радиоактивных отходов. Каспар провёл меня по всем помещениям; кое-где ещё завершались отделочные работы, но в целом база была готова. На ней было своё хранилище донорской крови, электростанция и все необходимые удобства. На отдых бойцы располагались в восемнадцатиместных отсеках, в каждом помещалось по две девятки — так подразделялся отряд «волков». У меня был свой кабинет и отдельная комната. В кабинете стоял большой стол и кожаное кресло, за которым раскинулось почти во всю стену чёрное знамя, в верхнем левом углу которого блестела золотая буква «А», окружённая золотым лавровым венцом, а под ней замер, поднявшись на дыбы, золотой крылатый волк, выполненный в геральдическом стиле. Он был изображён в профиль: у него было только одно крыло и один широко раскрытый от ярости глаз. Передние мохнатые лапы были приподняты, когти выпущены, брюхо было поджарым, с тонкой талией, а хвост по мохнатости мог сравниться разве что с конским. На древке знамени были золотые кисти, а полотнище было отделано по краям золотым галуном.
— Это знамя «волков».
Затем Каспар показал мне самое главное — оружейный склад. На большой стол он выкладывал все части комплекта вооружения бойца отряда «чёрные волки».
— Мы взяли за основу наше обычное вооружение, добавили только пару новинок. Во-первых, старое доброе холодное оружие.
Каспар положил передо мной две катаны и два бумеранга.
— Мечи — это само собой, ты знаешь. А бумеранги не простые, — пояснил он. — От обычных бумерангов у них только форма. На них есть система балансировки и ускоритель вращения, а также съёмные лезвия, которые можно затачивать, если они притупятся. Они остры, как бритва, и голову срезают на раз-два.
Я взвесила на руке бумеранг. Он был довольно лёгким, но выглядел очень прочным и смертельно опасным.
— Также у нас в ходу разрывные мини-снаряды, способные разнести голову противника на куски — огнестрельный аналог меча, — продолжал Каспар.
И он положил на стол компактное оружие, похожее на маленький автомат. Его надлежало носить в кобуре на правом бедре.
— Стрелять из этой умной крошки может даже младенец. Нужно только мало-мальски навести её на цель, а о точности попадания она позаботится сама. А это новинка — снаряды, испепеляющие тело врага полностью, ими можно стрелять из этого же оружия. Это недешёвое удовольствие, поэтому норма их расхода на одного бойца — двенадцать штук в неделю.