Багровые узы
Шрифт:
— Но зачем шпионить за мной? У меня нет никакой власти - пока нет. А может, и не будет. — мои мысли рассеяны, пока я пытаюсь сложить головоломку. Мне нужны ответы, но в то же время я в ужасе от того, что могу обнаружить.
— Лука хитер и безжалостен, Амелия, — объясняет Алекс. — Он знает, что ты важна для будущего твоей семьи. Шпионя за тобой, я полагаю, он надеется подслушать что-то между тобой и твоим отцом или, возможно, тобой и твоим братом.
— Как думаешь, есть шанс, что он что-то подозревает о нас? — спрашиваю я, не уверенная, что хочу услышать
— Если бы он знал что-то наверняка, меня бы уже вызвали к отцу, но я не удивлюсь, если он что-то подозревает.
— Алекс, — задыхаюсь я от его откровения. — Что мы собираемся делать?
— Послушай меня, — настойчиво говорит Алекс, хватая меня за плечи и заставляя посмотреть на него. Его глаза полны решимости и непоколебимости. — Мы справимся с этим. Мы выясним, что задумал Лука, и остановим его.
Мое дыхание сбивается, и я киваю, пытаясь найти утешение в его словах. Но, глядя в его глаза, я вижу тот же страх, который гложет меня, - страх, что наша любовь приведет нас к гибели.
Глава 13
Тускло освещенная спальня словно сжимается вокруг нас, в воздухе витает напряжение, густое и удушающее. Глаза Алекса, словно льдисто-голубые жемчужины, впиваются в меня с такой силой, что мне становится больно до глубины души. Тайна, тяжелая как молот, лежит на его плечах, и я жажду лишь одного - помочь ему разделить этот груз.
— Амелия, — начинает он низким голосом, едва слышимым шепотом, — как много ты знаешь о прошлом наших семей? — он мгновение колеблется, словно подыскивая нужные слова, а тени, отбрасываемые мерцающим светом свечей, танцуют на его суровом лице.
— Только то, что недоверие к твоей семье глубоко укоренилось в моем отце, — отвечаю я дрожащим голосом.
Он с отвращением качает головой, начиная свой рассказ.
— Наши семьи всегда враждовали друг с другом, сколько я себя помню. Я не настолько наивен, чтобы думать, что обе стороны не сыграли свою роль в пролитой, за эти года, крови.
Я всегда знала, что между нашими семьями были враждебные отношения, но научилась не спрашивать об этом. Мое тело напрягается в предвкушении.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — спрашиваю я, мой голос едва слышен в оглушительной тишине, наполняющей комнату.
— Как единственный оставшийся сын в нашей семье, я был воспитан с полным знанием того, кто наши враги и почему. Я знаю, ты говорила мне, что во многом тебя защищали от этого в детстве, но я считаю, что тебе нужно знать правду, — отвечает он, не сводя с меня глаз. — Нет ничего опаснее, чем не понимать, кто твой враг.
— Так ты воспринимаешь мою семью? Как врагов? — Спрашиваю я, чувствуя тяжесть в груди.
Как бы глупо это ни звучало, я доверяю Алексу больше, чем любому мужчине, которого я когда-либо знала, включая моих брата и отца. Однако на самом деле это может оказаться самой большой ошибкой в моей жизни - довериться сыну вражеской семьи.
Я
Алекс продолжает, его нежный голос возвращает меня в настоящий момент.
— Я знаю, что это трудно, но мне нужно, чтобы ты кое-что увидела.
Он встает с кровати и идет к книжному шкафу в другом конце комнаты. Он достает старый дневник в кожаном переплете и приносит его, садясь рядом со мной.
— Это был дневник моего дедушки. Там есть все о моей семье, включая некоторые вещи, которыми я не горжусь, — говорит он, когда я беру у него дневник.
Мои пальцы мимолетно касаются его пальцев. От этого прикосновения меня пронзает дрожь. Открывая дневник, я просматриваю страницы, замечая аккуратный, безупречный почерк, подробно описывающий историю семьи, недавно приехавшей в нашу страну. Пока я читаю, мой желудок скручивается от отвращения, желчь подступает к горлу от полной порочности всего этого. Его отец и дед использовали жестокие методы, чтобы отнять все, что можно, у других преступных семей Нью-Йорка и создать свою собственную империю.
— Зачем кому-то документировать подобные вещи? — мой голос срывается, и я не могу полностью выразить ужас и неверие, охватившие меня.
— Мой отец не знал, что мой дед вел эти дневники. Если бы он знал, то приказал бы мне уничтожить их. На смертном одре дедушка рассказал мне о них и сказал, что хочет, чтобы я забрал их из его дома. Он считал, что мне важно понять, чем пожертвовала наша семья, чтобы иметь то, что мы имеем сейчас, — объясняет Алекс. Его голос едва слышно.
— Согласно записям, все, что есть у твоей семьи, было получено благодаря предательству, торговле, вымогательству и убийствам.
Я заставляю себя продолжать читать, несмотря на непреодолимое желание убежать, спрятаться от правды. Но не могу остановиться; каждая часть информации, которую я читаю, заставляет меня задаться вопросом о том, насколько похожа его история на историю моей собственной семьи.
— Я думал, что если кто и поймет, как больно быть родом из такого мира, так это ты, — говорит Алекс, его глаза полны отчаяния. — Я сделал так много вещей, которыми не горжусь, в том числе забрал столько жизней, что уже потерял счет, но когда все, что ты знаешь, это жизнь полная жестокости, как ты можешь поступать иначе?
— Я никогда никого не лишала жизни, — заявляю я, стараясь, чтобы в моем голосе не было осуждения.
— Я благодарен, что тебя никогда не заставляли это делать, но можешь ли ты сказать то же самое о своем брате? — спрашивает он, уже зная ответ на свой вопрос.
— Нет, — признаюсь я, и мой голос едва слышен, когда я смотрю на дневник в своих руках. Тяжесть его содержимого ощущается как сила, давящая на меня сокрушительным бременем вины и ответственности. — Сможем ли мы когда-нибудь по-настоящему освободиться от этого? — спрашиваю я, и единственная слеза выкатилась из уголка моего глаза и скатилась по щеке.