Багровые узы
Шрифт:
— Отец Алексея, — шепчет Николай, его глаза расширились от шока и растерянности. Я смотрю на него, но мой взгляд быстро переключается на другую фигуру в комнате.
Привязанный к стулу рядом с кроватью, Алекс сидит с заклеенными скотчем губами. Его глаза дикие, умоляющие и яростные одновременно. Синяки и запекшаяся кровь портят его красивое лицо, и мой желудок сжимается от страха и ярости.
— Алекс, — задыхаюсь я, сдерживая слезы. Он борется с невозможностью что-то сказать, отчаяние пронизывает каждую линию его тела.
—
— Кто ты? — говорю я, и мой голос дрожит, несмотря на мою самую смелую попытку поверить в себя.
— Терпение, — упрекает он, на его губах играет извращенная улыбка. — Всему свое время.
— Отпусти Алекса, — говорю я, не в силах сдержать отчаяние в голосе.
— Ах, но это же не весело? — от смеха этого мужчины в моих венах стынет кровь. — Нет, моя дорогая. Сначала тебе придется сыграть в игру.
— Алекс! — кричу я, мое сердце разрывается при виде его связанного и раненого. Мужчина со шрамом усмехается, насмехаясь над моими страданиями.
— Как трогательно. — выплевывает он, и в его голосе сочится презрение.
Николай прищуривается, изучая лицо мужчины.
— Ты кажешься мне знакомым, — осторожно говорит он. — Но этого не может быть…
— Конечно, может, — зловещим тоном возражает мужчина со шрамом. — Мы играли вместе, когда были детьми, Николай. Ты должен меня помнить.
Глаза Николая расширяются от недоверия, и он задыхается.
— Нет. Это невозможно. Ты мертв.
— Кто он? — шепчу я.
— Сюрприз! Отец прятал меня на этом складе. Я был в коме до десяти лет, а потом, когда каким-то чудом я очнулся, вместо того, чтобы принять меня обратно в семью, он спрятал меня. Последние шестнадцать лет со мной обращались как с заключенным.
— Это невозможно, — задыхается Николай.
Мужчина делает паузу, на его лице расплывается кривая ухмылка.
— Нет, как раз наоборот. На самом деле Лука знал обо мне все. Он навещал меня чаще, чем мой собственный отец.
Я сжимаю кулаки, гнев и страх накатывают на меня, словно неистовые волны.
— Лев, то, что с тобой произошло, ужасно, но Алексей ничего не знал. Он не виноват, — умоляет Николай, и вдруг все становится ясно. Мужчина, стоящий передо мной, — мертвый брат Алекса, только он очень даже жив.
Глаза Льва сужаются, на его губах играет холодная улыбка.
— Алексей никогда не должен был управлять семьей, — говорит он, расхаживая по комнате, как хищник, выслеживающий добычу. — Но отец решил, что лучше оставить меня «мертвым», потому что ему было так стыдно за своего сына со шрамами. — Его взгляд задерживается на Алексе, который извивается на стуле, его
Сердце колотится в груди, кровь хлещет по венам, когда я набираюсь смелости заговорить.
— Мой отец не трогал Луку, — возражаю я дрожащим, но твердым голосом. Мужчина со шрамом обращает свое внимание на меня, и я заставляю себя встретиться с его леденящим взглядом. — Беременность наступила до того, как мать Максима стала жить с Лукой. Она никогда не рассказывала об этом моему отцу.
— Ах, маленькая Амелия, — насмехается он, подходя ближе. — Ты всегда так яростно защищаешь свою драгоценную семью, верно? Но ты многого не знаешь, что происходит за закрытыми дверями.
— Твои извращенные игры ничего не изменят. — говорю я ему едва громче шепота. Его смех эхом разносится по складу. Я стою на своем, глядя на него с таким вызовом, насколько это возможно.
— Смелые слова, Амелия. — мужчина со шрамом ухмыляется. — Но скоро ты поймешь, что храбрость может помочь только до определенного момента.
Я прикусываю губу, заставляя себя сдерживать дальнейшие вспышки гнева. Я уверена, что Лев злится, и спорить с ним будет бесполезно. Вместо этого я сосредотачиваюсь на том, чтобы найти способ безопасно вытащить Алекса отсюда.
Мои мысли мечутся, пока я наблюдаю, как Алекс борется со скотчем, закрывающий рот, и его приглушенные протесты наполняют воздух. Николай, кажется, чувствует мое растущее беспокойство и обращает свое внимание на человека со шрамами, спрашивая:
— Что случилось с твоим отцом?
Лев ухмыляется, его искаженные черты лица искривляются от улыбки.
Гнев, исходящий от Льва, ощутим, когда он ходит взад и вперед, его голос кипит от злости.
— Мой отец обвинил меня в убийстве Луки. Можешь в это поверить? Я не видел его почти год, а потом он появился у моей двери, назвав меня убийцей. Я спросил его, подумал ли он о том, что его драгоценный Алексей мог быть в этом замешан, но он никогда не мог видеть моего брата таким, какой он есть на самом деле. Я решил, что настало время взять под контроль свое право, данное мне при рождении.
— Однако ты оставил его в живых? — спрашивает Николай, глядя на мужчину, устроившегося на больничной койке.
Лев ухмыляется.
— Я отравил его. Но вместо того, чтобы позволить ему умереть, я выбрал более изысканный путь: сохранить ему жизнь, подсоединив к аппаратам, точно так же, как он поступал со мной в течение всего моего детства.
Когда он приближается ко мне, я не могу не вздрогнуть. Его прикосновение к моей щеке холодное и грубое, заставляет меня тосковать по теплу и безопасности в объятиях Алекса.