Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем
Шрифт:
Цыганята беспечно шастают по лужам, сбивают друг друга с ног, падают, не плачут. Губастый мальчонка, подпоясавший болоньевую куртку красным шарфом, чертит на земле нечто вроде «классиков» громадным топором. Мне в его возрасте и перочинный-то ножик не доверяли! Вот почему они вырастают такие цельные и самостоятельные натуры.
Парень лет двадцати кричит мне с крыльца:
— Вы к кому?
— К Гоге с Парад'aйцей.
Это вместо пароля. Сигнал о том, что я не чужой, кого-то тут знаю. У цыган очень четкое разделение мира на своих и чужих. Чужаками считаются все нецыгане. Для них придумано слово — «гажё» [30] . Отношение к «гажам» у котляров мусорное. У них в подсознании — двойная мораль. Перед своими цыган должен быть честен, а вот «гажей» не грех и обмануть. Развести на деньги, использовать в своих целях, припугнуть, нагрубить — с «гажами» это можно. Если ты не партнер по бизнесу, не большая шишка, не врач, не участковый — кто ты такой, чтоб с тобой церемониться? Катись подальше из нашего табора! До сих пор не понимаю, как мне удалось этот лед растопить. Дэвла помог!
30
Гажё — чужак, любой не-цыган; гаж'e — чужаки.
Дэвла — это цыганский бог. Он им помогает и защищает. Если цыгане исповедуют православие, Дэвла — православный; если ислам, Дэвла — Аллах; если сектанты, Дэвла — Иегова; если буддисты — вы сами догадались.
Пробираясь по табору (а табор тимони достаточно обширный — 120 домов), я, видимо, где-то не там свернул и немного заблудился. Но мне так лучше — для объема впечатлений. Я наблюдаю — цыганские дети построились в линейку, как солдаты на плацу. «Ша-гом-марш!» — командует один, и строй марширует, зычно отбивая: «Раз-два-три! Раз-два-три!» При виде меня шеренга останавливается. Цыганята козыряют — рукой к голове:
— Здравия желаем, товарищ майор!
«Эге, — думаю, — значит, они и не представляют, чтоб какой незнакомец, кроме как из милиции, мог к ним заглянуть. Наверное, взрослые их подучили. И с каким же складным подучили расчетом: майор — птица важная, из кабинета, он в табор не поедет, пошлет кого-нибудь чином поменьше — хоть лейтенанта, а лейтенанту от такого приветствия будет приятно, он улыбнется».
В кумпании тимони я не впервые. Здесь живет Парадайца [31] — старшая дочка Греко и Лизы. К ней-то мне и надо.
31
По-котлярски Помидора.
А вот стоит Мода, по паспорту Милорд — компактный старичок, латает крылечко. На нем поношенный темный пиджак и кепка, которую было бы не жалко однажды потерять; недельная небритость. Менее всего этот человек похож на барона, однако он-то и есть барон. Барон Милорд!
— Бахтале-зурале!
Мода родился в 1937 году. Окончил три класса, умеет читать. Титул к нему перешел витиевато — сначала бароном был брат его матери, потом его брат, а потом уж и Мода. У него четыре сына, трех он выделил, а сам живет с младшим, как и велит цыганский закон, согласно которому дом и хозяйство наследует не старший, а младший сын. Он остается с отцом и матерью, но жена у Моды уже умерла, «без хозяйки сложно».
Барон прикормил рыжего котенка. Про таборных людей он говорит «мой народ» или «мои люди», но реально делами заправляет не Мода, а некий Дюшан.
У Дюшана прозвище — Депутат. Он представляет цыганскую общину в поселковом совете, денег за это не получает, но деньги у него и без этого водятся. Дюшан — единственный, кто заасфальтировал в таборе дорогу к своему дому. Про него говорят: «Авторитетный человек». Коренастый, энергичный, хитроумный, скрытный, деловой, усы топорщатся, как щетка. Он из «стариков», как скажут котляры, но у них «старик» — не возраст, а статус. Стариком становятся с рождением внуков — в тридцать пять или сорок. Какой тут «старик»? Просто так называют.
А здесь живет Брия — самая прославленная в таборе старуха. Рассказывая, она грозно потрясает пальцем над головой, как боярыня Морозова:
— Старое тебе сказать, да? Нас в войну окружили немцы. Они были везде, на каждом шагу. Было это в Польше — город Яврово Львовской области! Мы жили не дай бог — воды не было, хлеба не было, дети маленькие были. Плачем, не дай бог как плачем! Что маме делать? У матери было одиннадцать детей. Мы тогда в палатке жили — не так как сейчас; сейчас мы живем, как королевы, а тогда в палатках. Не было одежды — ни пальто, ни шубы. Ездили туда, ездили сюда, дальше, дальше, опять везде немцы! Плачем, кричим, а какой в этом толк, если немец с автоматом? Поставили наших людей работать — ямы копать. Бьют автоматами — не дай бог. Я была маленькая, я заболела, а мать меня спасла — в лесу спрятала. Потом русские нам помогли; они нас выручили — не цыгане, а русские! Дали нам водички, дали нам кушать. Поехали мы в другую сторону. Война еще шла. Лошади погибли. Пешаком ходили. Еле-еле спасались. Вот так, сынок, наша жизнь была. Закопали мою бабушку в землю, закопали моего дедушку в землю… Война кончилась, мы выросли большие, купили лошадь — тогда она стоила большие деньги! Катаемся на лошади, танцуем, поем. Выступать уже пошли на сцену как артисты! Мы честные люди, а то ведь раньше люди все боялись, что цыгане воруют.
— И сейчас боятся! — говорю я Брии.
— Вот видишь! А мы тогда выступали, мы не воровали. И сейчас не воруем! Дали нам диплом!
— Какой?
— Что выступаем, ничего не трогаем. Уже хотели нам давать дома, а наш барон — старый барон, не этот — говорит: «Не-ет, я жить домами не буду, я лучше буду качавать!» И вот мы качавали, качавали, и вот уже тут дали нам участки. Мы отстроились. Наши люди работают, мы не воруем, зла никому не делаем. Бабы наши ходят гадать — без гаданья никуда не пойдешь! Дети наши учатся в школе. Учительница у них очень хорошая, и директор очень хороший, кто там у вас еще есть? — спрашивает Брия своего внука, ему лет с десять, зовут Андрей. Он сидит с нами, как самый главный, словно контролирует, чтобы его бабка не сболтнула лишнее, а я в свою очередь не спросил лишнее. Журналистов котляры очень не любят. Мне при знакомствах всегда приходится долго оправдываться, что я не из газеты, я, мол, писатель, сам по себе. Что хочу, то творю. Цыганам на диво: «Это не по-русски! У русских начальство». Даже этот парнишка, который Андрей, мне не поверил:
— Клянись, что умрешь, если наврал!
— Зачем же мне врать?
— Смотри, если плохо про нас напишешь!
Маленький герой! От горшка два вершка, а стучит по столу, как хозяин дома!
— Брия, скажи мне, когда лучше было: в Советском Союзе или сейчас?
— Раньше, сынок, мы жили на один рубль! На один рубль я взяла и всех накормила: 12 копеек — батон, 35 копеек — сто грамм масла, 75 — полкило колбасы! Жили хорошо. Ни с кем не ругались! Нам тут пример был старый барон — Виноградов Степан Николаевич! Он сейчас умер.
— А почему Моду выбрали?
— Потому что он хороший человек! Как он скажет, так и будет. Барон есть барон. Как у нас сейчас Путин — что он по телевизору скажет, то и сбудется!
Андрей дослушал и с важным видом вставил поправочку:
— Не Путин, а Владимир Владимирович Путин!
Меня угощают цыганским чаем. Это по сути обычный чай, но в него добавляют лимон, курагу, сливы, изюм, дольки апельсина, кусочки яблока, любые фрукты, какие найдутся под рукой у хозяйки.
Посуда блестит, и во всем доме чистота маниакальная. Вранье, если скажут о том, что в домах у котляров грязно. Молодки целый день носятся со швабрами и драят полы. Правда, труд их не ценится: в любое время года, в любую слякоть, кто в гости заглянет — не разувается, ходит по дому в уличной обуви. Никто ему против ничего не скажет. А тротуаров в таборе нет. Если дорогу дождями развезло, сами представляете, сколько работы хозяйке сделают дорогие гости! За что ей такое неуважение? А это по правде не «неуважение», а пережиток кочевого быта. Когда жили в палатках, пол был соломенный, кто там разувался? Никто не разувался! Сейчас у них дома, новая жизнь, но старый порядок все же присутствует в отдельных чертах. Например, котляры никогда не запирают в домах дверей, разве что на ночь. Воплощенный коммунизм! Заходи, к кому хочешь. Это тоже оттуда — из прежней жизни. Палатку не закроешь на амбарный замок! К тому же в таборе все свои. Так и привыкли, что вход в жилье всегда в положении «милости просим».
Дома у них большие (под большие семьи), залы — просторные, иногда отзанавешивают угол с кроватью — для молодоженов или детей. Мебели мало, на русский взгляд котлярская комната выглядит пустой. Практически у всех есть телевизоры, музыкальные центры и DVD. На стенах ковры или фотообои. Отопление газовое или печное. В счетчиках — непременный «жулик». Предметы роскоши — шикарные люстры, дорогая техника, большие зеркала, огромные вазы с искусственными цветами или целыми деревьями [32] .
32
Живых цветов котляры не выращивают.