Бакалавр
Шрифт:
— Мадам Генриетта назвала тебя Цветочком. Вот я и подумала: вдруг ты не могла выговорить своё имя? И говорила, например, Дэйзи [23] ?
— Точно, — тихонько рассмеялась Дезире, — всё так и было. Кстати, Лана, на будущее… девочки из хороших семей не картавят. Они грассируют!
Теперь смеялась Лана: после пары уколов, сделанных хмурой, чем-то недовольной Тиной, это было совсем не больно.
— Я запомню. Только где я — и где хорошие семьи? Ладно, не о том разговор. Слушай, ты же
23
Daisy (англ.) — маргаритка.
Дезире нахмурилась. Идеальные брови, тонкие и густые, сошлись у переносицы, между ними залегла глубокая морщинка.
— А что мне оставалось? Лана, ты меня, наверное, считаешь, избалованной девчонкой из той самой «хорошей семьи»… да что уж там, я такая и есть. Но не дура. Я знала, что жива, пока у этих гадёнышей нет устойчивого результата.
— Портила? — понимающе усмехнулась лейтенант Дитц.
— А ты как думаешь?! Всё, что могла! — фыркнула девушка.
Из закутка, в который до поры оттащили перевязанного — и связанного — Сперанского, донёсся возмущенный вопль. Быстро затихший, впрочем: достаточно было одного шага, который сделал в том направлении Солджер.
— Энди не должен был получить то, что хотел. Вообще не должен, понимаешь? Я… я была на «Пиза Тауэр» и…
Она вдруг заплакала, беззвучно и горько. Тим принялся свободной рукой гладить спутанные волосы на склонённой голове. Взгляд и оскал, предназначенные Лане, не сулили той ничего хорошего. Ого! А эмоции-то, кажется, взаимны… ну, Баст в помощь. А всяких крыс и сук разгоним, не впервой.
— Мы спасли детей, — отчётливо выговорила мрина. — Взрослых не всех, а детей спасли. Мы успели, Дезире. Слышишь меня? Мы успели.
Дезире подняла голову. Следы слёз подсыхали на щеках, ставший цепким взгляд говорил о родстве с Генриеттой Фокс и Александром Крамером получше любого генетического анализа.
— Я попрошу бабушку, и она купит Италию ТЕБЕ.
Анжело Скарпелли считал себя неплохим полицейским. У него имелись для этого все основания: любая серьёзная пакость в Сиене вообще и университете в частности случалась исключительно в его дежурство. Это ли не показатель? Есть чем гордиться… но налёт террористов на лабораторный корпус медицинского факультета — это было как-то чересчур.
Минуту назад он передал по внутренней трансляции, на которую не распространялось действие глушилок, требование о сдаче, и теперь напряжённо ожидал результата. И результат не замедлил появиться.
Тяжёлая дверь, за которой располагался драгоценный (об этом его, командующего возможным штурмом, предупредили раз пять) биореактор, приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась рыжеволосая женщина со сцепленными на затылке руками. Тускло-зелёная рубашка, заправленная в практичные серые штаны, была разорвана по левому боку. Края разрыва, тёмные и влажные, говорили о недавней ране куда красноречивее, чем мелькавшая в разрыве белая перевязка. Сканер утверждал, что пошатывающаяся рыжая безоружна.
Вслед за ней из лаборатории выбралась ещё одна женщина, да что там — девчонка. Избитая, еле держащаяся на ногах, она была, тем не менее, так хороша, что у сержанта Скарпелли на секунду перехватило дух. Изящная брюнетка была из тех, кому и тысячелетия не указ. Где-то он уже видел это лицо… или очень похожее… ну конечно! Мария Лукреция Медичи работы великого Бронзино!
Выпустившая двух женщин дверь захлопнулась.
Между тем рыжая села на пол так резко, словно у неё подкосились ноги. А над её головой возник дисплей. И пожилая синьора, которой Анжело Скарпелли не стал бы попадаться на глаза без крайней необходимости, заговорила:
— Я, Генриетта Фокс…
— Меня зовут Светлана Дитц, — выдавила рыжеволосая синьорина, когда запись завершилась.
Высокие, резко очерченные скулы и золотистые стрелки у висков придавали ей заметное сходство с кошкой. Вертикальные зрачки разноцветных глаз Анжело отсёк позднее.
— Я — Дезире Фокс, — немедленно вступила в разговор брюнетка. — Миз Дитц нашла меня и спасла. Правда, я не знаю, как я очутилась на Земле…
— Спокойно, Дезире, — снова включилась рыжая, — полиция во всём разберётся. Ты цела, и это главное.
Кажется, сержант Скарпелли видел спектакль. Но придраться было не к чему: идентификаторы обеих женщин подтверждали их личности. Более того: Светлана Дитц прибыла на Землю не впервые. И предыдущий визит был связан не с чем-нибудь, а с работой в Сенате Конфедерации. Если даже у неё нет дипломатического иммунитета… додумать сержант не успел.
За его спиной послышался слаженный топот множества ног, и рыжую, такую слабую только что, словно подняла на ноги невидимая сила. Подняла, выпрямила, развернула плечи, поставила по стойке «смирно»…
Она глядела куда-то мимо него. Глядела так, что Анжело не выдержал — оглянулся. К ним приближалось десятка полтора мужчин и женщин. И над левым запястьем каждого переливались голограммы дипломатических паспортов, суля колоссальные служебные неприятности всем, кто осмелится хотя бы косо посмотреть в их сторону.
Впереди шагали трое мужчин, и один из них, более молодой, вдруг ринулся вперёд с криком: «Дезире!». И брюнетка завопила «Папа!», и кинулась к нему, прижалась… кажется, разрыдалась… что ж, бывает. Сержант Скарпелли повидал и не такое. А вот рыжая…
Рыжая смотрела на одного из тех, что постарше. Да что там «постарше», откровенного старика, одетого странно — в штатский, очень дорогой костюм, и чёрное кепи, надетое козырьком назад так, что порядком потрёпанная золотая эмблема в виде вставшего на дыбы грифона была видна совершенно отчётливо. Смотрела, как человек, умирающий в пустыне от жажды, смотрит на оазис с источником чистой воды. Как прозревший слепец — на восход солнца. Как закоренелый грешник — на явившегося ему ангела.
Ни одна женщина не смотрела так на Анжело Скарпелли. Никогда.