Бал-маскарад
Шрифт:
– Кто такая Варенька?
– Варенька, это хорошенькая белошвейка. Я назначил ей встречу, она согласилась прийти на свидание. А если со мной что-то случится?! – поэт посмотрел на друзей перепуганными глазами.
– Подождет ваша Варенька, - сказал Дашков. – А сейчас не следует терять времени, надо готовиться к дуэли!
– Сергей, зачем ты обидел Давыдова? Разве можно в беседе затрагивать такие темы? Давыдов сделал предложение Флоре, княжна отказала ему ради Александра, - объяснял другу Каминский.
– Но откуда я мог знать об этом? – от бессилия застонал Одоевский.
– Об этом знает весь Петербург. Если ты вращаешься в высшем свете, ты должен знать все новости
– Боже, я пропал! – Одоевский вмиг протрезвел.
Дуэль
Глава 4
Дуэль
Остаток ночи молодой поэт провел в полном смятении. Он был в одиночестве, друзья оставили его до рассвета, разъехавшись по домам. Одоевский снимал небольшую квартирку в пятиэтажном доме. Взбежав к себе, по лестнице, на четвертый этаж, Сергей плотно закрыл за собой двери, как будто за ним гналась стая волков. Минуту отдышавшись, он обвел взглядом маленькую комнату, очень скромно меблированную. Хозяин тут оставил для квартиранта стол со стулом, одноместную кровать, покрытую тонким одеялом. В углу стоял умывальник, над ним висело небольшое зеркало, край которого украшала щербатина.
Одоевский не знал, что ему делать: он то укладывался спать, чтобы вздремнуть перед дуэлью. Но сон не шел, и тогда он ворочался в постели с боку на бок. Потом Сергей вставал и начинал бегать по комнате из угла в угол. И это не помогало успокоиться. Тогда поэт садился за рабочий стол, перебирал исписанные крупным размашистым почерком листки со стихами. Сергей пробовал вникнуть в смысл написанного, напрягал взор, чтобы распознать знакомые строчки, но литеры разбегались, будто, пьяные, их невозможно было собрать до кучи. Вот он, таки, сумел прочитать несколько строк и это его чуточку успокоило. Но ненадолго. Через миг он схватился руками за голову и в сердцах произнес:
– Боже, что я натворил? Я же загубил свою жизнь. Даже если я буду стрелять первый, я не попаду в цель. Моя Катрин останется в одиночестве. Впрочем, она быстро найдет мне замену, актрисы не очень-то переборчивы. И жаль так Вареньку. К ней никто не придет на свидание. Что скажут моим родителям? Бедная моя мать, - Сергей упал на стол и зарыдал.
Умаявшись за прошедший день и страшно перенервничав, Сергей заснул тревожным сном. Так он проспал несколько часов. Одоевский спал беспробудным сном, как мертвецки пьяный человек.
Друзья уже приехали за ним на коляске. Дашков барабанил в двери, но никто не открывал:
– Может, Сергей застрелился? – сделал предположение он.
– Нет. Не может быть! Стучи еще! – сказал Каминский и с силой забарабанил в дверь вместе с приятелем.
Одоевский проснулся только после того, когда услышал, что его тормошат за плечо. Это был Каминский. Им с Дашковым пришлось выломать двери.
– Сергей, вставай! Что с тобой случилось? Ты что отравился? – Георгий глянул на стол, там стоял пустой стакан. На рабочем столе царил беспорядок. Бумаги были перевернуты, скомканы, несколько изорванных в клочья листков валялось на полу. Чернильница перевернулась и залила грязными пятнами скатерть.
Пока Каминский будил приятеля, Дашков пытался привести комнату в порядок.
– Сергей, просыпайся! – орал ему на ухо Каминский.
Одоевский спросонья не сразу сообразил, что с ним происходит. Его творческому испуганному сознанию показалась страшное видение, будто за ним пришли черти, чтобы затянуть его в пекло.
– А-а-а! – отмахивался от них Одоевский, раздавая пощечины и тумаки ничего не понимающему Каминскому. Тот пытался удержать руки Сергея, чтобы тот не дрался.
– Совсем рехнулся! – сделал неутешительный вывод Дашков. Он набрал ведро холодной воды и вылил на незадачливого поэта.
– Бр-р-р! – закрутил головой Одоевский, как мокрая собака, отряхивающая с намокшей шерсти воду в разные стороны. От холодной воды дуэлянт проснулся.
– Ребята, это вы? – глаза его на миг озарились радостью. – А мне привиделось такое, - махнул рукой Сергей.
– Сергей, если ты не хочешь, чтобы мы опоздали на дуэль, собирайся по-быстрому!
– приказал Каминский.
– Я сейчас, я быстро, только сапоги найду, - торопился Одоевский на поединок чести.
– Не понимаю! Как его угораздило, молодого, безусого, попасть в такой переплет? – думал вслух Дашков, наблюдая за сборами друга.
Когда они уже втроем спускались по лестнице к коляске, Каминский думал про себя в надежде: «Хоть бы Давыдов проявил благоразумие и… промахнулся. Жаль будет бедолагу Одоевского, веселый малый и поэт хороший!»
– Не боись, Серега, - поддержал Дашков дрожавшего мелкой дрожью Одоевского, - перемелется , мука будет. Как говорится, черт не выдаст, свинья не съест. Даст Бог, гусар промахнется…
– Если бы, - неуверенно предположил Каминский.
– Вы, думаете, Давыдов промахнется? – с надеждой в голосе спросил Одоевский. От страха и недосыпания, от ночных переживаний он стоял белый как полотно. Он с надеждой посмотрел на своих приятелей. В мозгу зародилась шальная мысль, что, действительно, может так статься и гусар промахнется. И тогда… даже страшно подумать, что тогда. Сергей заживет новой жизнью. Полнокровной, настоящей. Он будет любить женщин и страдать от любви. Еще лучше! Он женится на Вареньке, и они вместе уедут в деревню к маменьке. У них будет куча ребятишек. И, главное, никаких ссор, никаких дуэлей!!!
…Секундантами Давыдова были его верные боевые товарищи Бурцев и Егоров. Они никогда не оставляли своего командира в беде, хоть он всякий раз в бою лез напролом, врезаясь на своем боевом коне в гущу врага, рубя саблею налево и направо. Эскадрон, которым командовал Денис Давыдов, любил своего командира за честность, порядочность и отвагу в бою. А еще любили гусара за его стихи, за песни под гитару на привале у костра.
Будучи военным, пройдя не одно сражение, Давыдов встречался со смертью лицом к лицу и не боялся ее. Он видел смерть своих товарищей, агонию неприятеля. Ничего не страшило бесстрашного командира, не превосходящий силой враг, не трудные многодневные переходы под дождем, ураганным ветром или снегопадом.
Давыдов также не спал перед поединком, он нервничал, и это беспокоило его душу. Хмурое настроение понемногу покидало Давыдова, обида уже прошла, он переживал не за себя, а за молодого Одоевского. Гусару жаль было молодого незадачливого поэта, который по неведению или неопытности оскорбил его. Возможно, даже, не придав этому значения. Но законы чести непреклонны, устав дуэли еще никто не отменял! Вызов сделан, дуэль должна состояться. Закон дворянского этикета требует стреляться!
Денис курил беспрестанно, чтобы отвлечься от грустных мыслей. «Милая княжна Флора, какую боль ты мне причинила! Сделала посмешищем в глазах общества. И даже, если я застрелю обидчика, это не принесет мне облегчения. Погибнет добрый, немного глупый, юноша, напрасно погибнет из-за любви чужих людей, из-за их ошибок. Может, это такая участь у поэтов? Жертвовать собой во имя торжества любви, добродетели, процветания общества. О, Боже, о чем я думаю, какой вздор несу?! – Давыдов в отчаянии приник лицом к холодному стеклу. За окном стояла глухая темная ночь, только на востоке начало сереть. – Светает, скоро рассвет. Пора!»– решительно сказал Давыдов и наглухо застегнул пуговицы на мундире.