Бал. Жар крови
Шрифт:
Альфред и Изабель вернулись. Все трое молча смотрели друг на друга.
Госпожа Кампф нервно произнесла:
— Это довольно странно, вам не кажется? Как бы что-нибудь не стряслось…
— О, моя дорогая, разве что землетрясение, — сказала Изабель, и в ее голосе слышались триумфальные нотки.
Но госпожа Кампф все еще не готова была признать поражение. Теребя жемчужное колье, она сказала охрипшим от тревоги голосом:
— Ах, это еще ничего не значит. Представьте себе, на днях я была у своей подруги, графини Бруннеллески,
— Хозяйке это доставляет столько беспокойства, столько волнений, — сочувственно шептала Изабель.
— Ну что ж… Надо привыкать, не так ли?
И тут раздался звонок. Альфред и Розина бросились к дверям.
— Играйте, — крикнула Розина музыкантам.
Они тут же заиграли блюз. Но никто не появился. Розина не могла больше выносить неизвестность. Она позвала:
— Жорж, Жорж, кто-то звонил, вы разве не слышали?
— Это от Рея мороженое принесли.
Госпожа Кампф взорвалась:
— Уверяю вас, что-то случилось: несчастье, недопонимание, или была указана не та дата, не тот час! Десять минут двенадцатого, уже десять минут двенадцатого, — повторяла она в отчаянии.
— Ну, так теперь уже не долго ждать! — громко объявил Кампф.
Все трое снова уселись, но больше никто не говорил. Слышно было, как слуги хохочут на кухне.
— Скажи им, чтобы они замолчали, Альфред, — наконец попросила Розина дрожащим от бешенства голосом. — Иди же!
В половине двенадцатого появился пианист.
— Следует ли еще подождать, мадам?
— Нет, уходите, уходите! — вдруг завопила Розина. Казалось, что у нее начинается припадок. — Вам заплатят, и убирайтесь отсюда! Бала не будет, ничего не будет: это оскорбление, издевательство, заговор врагов, они хотят нас скомпрометировать, а меня — так просто загнать в могилу! Если кто-нибудь явится сейчас, я не хочу их видеть, слышите? — продолжала она со все большим негодованием. — Скажете, что меня нет, что в доме тяжелобольной или покойник — все, что хотите!
Мадемуазель Изабель усердствовала:
— Ну что вы, дорогая, еще есть надежда. Не переживайте так, вам станет плохо… Разумеется, я понимаю, что вы испытываете, бедняжка, но люди так бессердечны, увы!.. Альфред, вам следовало бы поговорить с ней, приласкать, утешить…
— Какая комедия! — побледнев, прошипел Кампф сквозь зубы. — Розина, замолчите вы наконец?!
— Послушайте, Альфред, не кричите же, наоборот, приласкайте ее…
— Неприлично так вести себя! — Он резко повернулся и набросился на музыкантов: — А вы что еще здесь делаете? Сколько вам причитается? И убирайтесь поскорее, ради всех святых…
Мадемуазель Изабель медленно собрала боа из перьев, лорнет, сумочку.
— Наверное, лучше мне уйти, Альфред. Разве что я могу быть вам чем-нибудь полезна, бедный мой…
Так как он не отвечал, она наклонилась и поцеловала в лоб неподвижную Розину, которая даже не плакала и сидела, уставившись сухими глазами в одну точку.
— Прощайте, дорогая. Поверьте, я в отчаянии, я так вам соболезную, — машинально шептала мадемуазель Изабель, как шепчут на похоронах. — Нет, нет, не провожайте меня, Альфред, я ухожу, удаляюсь, меня уже нет, плачьте вволю, моя дорогая, слезы приносят облегчение! — провозгласила она еще раз очень громко посреди пустой гостиной.
Альфред и Розина слышали, как, проходя через столовую, она говорила прислуге:
— Пожалуйста, не шумите. Мадам очень расстроена, ей так тяжело сейчас.
И наконец раздался рокот лифта и глухой щелчок отрывающейся и закрывающейся входной двери.
— Старая кляча, — пробормотал Кампф, — если, по крайней мере…
Он не успел договорить. Внезапно Розина вскинулась, по ее лицу ручьем текли слезы. С криком она грозила ему кулаком:
— Это ты, придурок, во всем виноват, все из-за твоего дурацкого тщеславия, твоей верблюжьей спеси, это твоя вина!.. Месье желает давать балы! Устраивать приемы! Нет, можно умереть со смеху! В самом деле, как будто ты думаешь, что люди не знают, кто ты такой и откуда ты взялся! Нувориш! Они вдоволь над тобой поиздевались, твои дружки, воры и вымогатели!
— А все эти твои графы, маркизы — сутенеры!
Они продолжали кричать одновременно, изливая друг на друга неистовый поток агрессивных, грубых слов. Затем, стиснув зубы, Кампф сказал чуть потише:
— Я тебя подобрал бог знает в какой грязи! Ты думаешь, я ничего не понимал, ничего не видел? Я считал тебя хорошенькой и умненькой, решил, что ты составишь мне отличную партию, когда я разбогатею… Как же я просчитался, что уж говорить! Хорошенькое дельце: манеры базарной торговки, старуха, которая ведет себя как кухарка…
— Другие были довольны…
— Сомневаюсь. Но избавь меня от подробностей, чтобы завтра не пожалеть…
— Завтра? Ты думаешь, что я еще хоть на час останусь с тобой после всего, что ты мне наговорил? Скотина!
— Убирайся! Иди к черту!
Он вышел, хлопнув дверью.
Розина позвала:
— Альфред, вернись!
И, тяжело дыша, она ждала, глядя на дверь гостиной, но он был уже далеко… Он спускался по лестнице. С улицы некоторое время доносился его раздраженный голос: «Такси, такси…», становясь все слабее и отдаленнее, пока не затих за углом.
Слуги поднялись к себе, оставив горящий свет, раскрытые двери… Розина застыла в своем блестящем платье; ее жемчуга скатились в углубления кресел.
Вдруг она дернулась, так резко и с такой силой, что Антуанетта вздрогнула и, отпрянув, ударилась о стену. Девочка еще больше съежилась и задрожала, но мать ничего не услышала. Она срывала свои браслеты и бросала их на пол. Один из них, красивый и тяжелый, сплошь усеянный бриллиантами, закатился под диван, прямо к ногам Антуанетты, которая завороженно наблюдала за происходящим.