Балатонский гамбит
Шрифт:
— У него берут кровь, — мать протянула слабую, дрожащую руку, чтобы защитить, но рука безвольно упала, она застонала.
— Вовсе нет, — Маренн приподняла ее, усаживая на нары рядом с ребенком. Женщина взирала безучастно, даже равнодушно. — Не волнуйтесь, — она прикоснулась к плечу женщины, та вздрогнула. — У вашего ребенка не забирают кровь, напротив, ему вводят витамины, ему будет легче, он поправится.
Женщина промолчала, потом откинулась назад, прижавшись спиной к стене.
— Я думал, я здесь сойду с ума. Мой командир сказал мне, когда отказали от «Дас Рейх», что я всю жизнь буду смотреть на этих евреек, пока не пойму, как они уродливы. Чтобы никогда в жизни мне не захотелось им
— У нас есть нормальные женщины, и их немало, Пауль, — Маренн осторожно вставила в катетер трубку капельницы. — Но, конечно, они не пойдут добровольно служить охранницами в лагерь. Насколько я знаю, для женщин это дело сугубо добровольное. Но больше вам не нужно об этом думать. Сегодня ночью мы возвращаемся в Берлин, и завтра вы уже будете работать в Шарите. Для начала — ассистентом у доктора Грабнера. Он прекрасный специалист, он вас многому научит. Я так понимаю, что после пребывания здесь вам надо многое вспомнить. Я вас познакомлю со своей дочерью, она служит переводчицей у бригадефюрера Шелленберга, у нее в Бюро переводов много подружек, очень приятных девушек вашего возраста. Вы убедитесь, что у нас в СС есть не только нормальные, но и очень красивые женщины. А все это останется для вас в прошлом.
— Самая красивая женщина в СС — это вы, фрау Ким, — оберштурмфюрер пристально посмотрел на нее.
— Я никогда не знаю, что отвечать на это, — она опустила голову. — Вы меня смущаете, правда, — отвернувшись, открыла медицинский саквояж. — Вот вам, Пауль, еще шесть упаковок с глюкозой и физраствор, — сказала через мгновение. — Здесь я видела нескольких детей, которые практически не поднимают головы. Поставьте им тоже капельницы. А я пока поговорю с нашими эмиссарами. Не хотят ли они тоже чем-нибудь помочь детям или так и будут стоять за оградой? Пауль, имейте в виду, — напомнила она, — поскольку ребенок совершенно обессилен, у него слабое кровообращение. Поэтому капайте очень медленно, чтобы не получилось тромба.
— Я понимаю, фрау Ким.
— Когда закончите, введите матери иммуностимулятор, это немного встряхнет ее.
— Хорошо, фрау Ким.
— Эта еврейская лошадь со своим жеребенком все-таки спасется, похоже, — за спиной Маренн послышался пронзительный женский голос. Она даже вздрогнула, словно ее ударили. Маренн повернулась. У входа в барак стояла высокая светловолосая женщина в форме надзирательницы.
— Посмотри, Катарина, а этот импотент, наш доктор, который целый год бегал от меня, все прятался по углам и читал свои медицинские книжки, дает ее ублюдку какие-то пилюли.
— Я могу поинтересоваться, кто вы и что здесь делаете? — заложив руки за спину, Маренн шагнула к женщине.
— А вы кто? — усмехнулась та, рассматривая ее с нескрываемым любопытством.
— Я специальный уполномоченный рейхсфюрера СС из Берлина, — ответила Маренн холодно, — и потому вопросы здесь задаю я. А вас попрошу отвечать на них, без лишних комментариев. Встаньте, как положено, — она строго одернула надзирательницу. — Я слушаю.
— Ингеборга Дитмар, я заведую этим блоком, — сообщила та с явной неохотой, но выпрямилась и одернула форменный пиджак.
— Хочу поставить вас в известность, фрейляйн Дитмар, — продолжала Маренн, — если это до сих пор не довели до вашего сведения, что никакого блока, которым вы заведуете, больше не существует. Все заключенные приказом группенфюрера СС Мюллера переходят в мое распоряжение и будут вывезены из лагеря в ближайшее время.
— Что здесь происходит? — в проеме двери появилась фигура коменданта.
— Об этом я бы хотела спросить у вас, Хельшторм, — строго осведомилась Маренн. — Почему сотрудники, которые не принимают участия в передаче узников эмиссарам Красного Креста, болтаются по территории лагеря?
— Немедленно в казарму, чтобы я вас не видел, — комендант сурово приказал обеим женщинам. — Это уполномоченный рейхсфюрера, я попрошу держать себя в рамках. Идите.
Подняв руки в приветствии, обе надзирательницы молча удалились. Когда они вышли, Ингеборга сказала своей «подруге»:
— Видала, какая штучка? С погонами. Вот какие, оказывается, нравятся нашему доктору. Я слышала, она забирает его в Берлин.
— А ты еще перед ним голая на столе валялась.
— Куда уж нам, чистоплюй.
Доктор побледнел. Комендант с ужасом взглянул на Маренн, понимая, что она все слышала. Она же только рассмеялась.
— У вас милые сотрудницы, — заметила она коменданту, — главное, очень сообразительные. Не волнуйтесь, Пауль, — она положила руку на плечо доктора. — Думайте только о мальчике сейчас. Сделайте еще медленнее, — она наклонилась и сама установила скорость капельницы. — Вот так. Остальное — как договорились. Идемте к эмиссарам, Хельшторм.
— Я надеюсь, госпожа оберштурмбаннфюрер, это не дойдет до группенфюрера Мюллера…
— Что они думают обо мне? — Маренн насмешливо закончила за него. — Нет, такими подробностями я не стану занимать внимание вашего шефа.
Выйдя из барака, Маренн прошла по территории лагеря и в сопровождении коменданта лагеря направилась к лорду Кинли. Узников уже начали грузить в машины. Она увидела лорда у первой из них — он старался отойти подальше, чтобы кто-то из заключенных случайно не прикоснулся к нему. Его сотрудники также вели себя очень скромно, предпочитая оставаться в стороне — всю погрузку производили солдаты СС, тогда как по договоренности и даже по требованию женевской штаб-квартиры это должны были осуществлять сотрудники Красного Креста.
— Боитесь запачкаться, милорд? — Маренн подошла к сэру. — Не волнуйтесь, мои солдаты все сделают. Но мы обязательно отметим это в окончательном документе.
Блестящий внешний вид англичанина значительно поблек. Элегантный серый костюм помялся, на ослепительно-белых манжетах появились рыжеватые пятна, зализанные волосы растрепались, тщательно «выглаженное» массажами и масками лицо прорезали старательно скрываемые морщины. «Скорее всего, этому милорду вовсе не сорок, а все шестьдесят лет, — насмешливо подумала про себя Маренн, — это он для гомиков примолодился».