Балатонский гамбит
Шрифт:
— Генрих, это что, такая шутка? — Маренн пожала плечами. — Почему ты мне ничего не сказал?
— У меня даже язык не повернулся тебе сказать, — признался он. — Чтобы не расстраивать заранее. С такой женщиной, как ты, даже неловко говорить об этих извращенцах. Я полагал, как специалист в этой области, ты там, на месте, сообразишь, что к чему. Кто, как не ты, должна знать о них хорошо. Но я не ожидал, что эмиссар Красного Креста сам окажется одним из этих.
— Но с какой стати ты вообще включил этот лагерь в список? Что, кроме гомосексуалистов, освобождать некого? И как вы все это себе представляете вместе с сэром Кинли? Везти детей, среди которых, конечно, будут мальчики нежного возраста, в одном фургоне с гомосексуалистами? Чтобы их еще и растлили по дороге? Это такое освобождение?
— Так
— И я оставила раненых солдат и офицеров в госпитале «Лейбштандарта», когда дивизия ведет ожесточенные бои на Балатоне для того, чтобы возить сэра Кинли выбирать себе любовников, — Маренн возмущенно покачала головой. — Вот что, Генрих, немедленно замени этот лагерь, сделайте новый приказ. Я не знаю, как его подпишет рейхсфюрер, пусть подпишет как-нибудь. Кстати, он знает, куда намеревается ехать этот сэр Кинли? Я полагаю, что нет, иначе вся акция не состоялась бы вовсе. Я понимаю, что надо идти на компромиссы, но не до такой же степени, что гомосексуалистов будут вывозить с комфортом на машинах, а больные дети будут умирать за колючей проволокой. Включи вместо Флоссенбурга еще один детский лагерь.
— Я включу, мне не трудно, — Мюллер усмехнулся, было слышно, как щелкнула зажигалка. — Но ты попробуй самого этого «томми» из аристократов уговори. Он не согласится ни в какую, увидишь. Ему главное — Флоссенбург.
— Согласится. Я знаю, как на него воздействовать, — она ответила уверенно. — Наверное, он не захочет оказаться сейчас, в конце войны, где-нибудь в Бельгии в составе армии. Уж больно удобно устроился в Швейцарии, а я могу помочь ему в этом. Я уже поняла, что он собирался ехать только во Флоссенбург. Поэтому при нем только три фургона для узников. Это очень мало, если учесть, что мы собираемся посетить пять лагерей. И кстати, нет совершенно никого из медицинского персонала. Медикаментов тоже нет.
— Как нет? Согласно договоренности они должны были взять с собой все необходимое для оказания медицинской помощи.
— Ну, гомикам, видимо, помощь не нужна, — ответила она. — А у меня, Генрих, с собой только мой походный медицинский саквояж, а в нем посте того, как я почти десять дней провела в дивизионном госпитале в самый разгар наступления, почти пусто. Ни капельниц, ни шприцев, ни лекарств, ни перевязочных средств. А узники, насколько я понимаю, нуждаются в том, чтобы им оказали помощь прежде, чем их повезут к англичанам. Иначе они довезут одни трупы, а виноваты будем мы, мы их не кормили, мы им сделали смертельные инъекции, мы их душили газом в их же собственных английских машинах. И это будет растиражировано на весь мир.
— Да, ты права, — согласился Мюллер. — Ну и подарочек у тебя оказался. Ладно. Я прикажу начальникам лагерей, чтобы все, что есть в лагерных и гарнизонных амбулаториях, использовали для оказания помощи узникам. И пусть начинают прямо сейчас, врачи там тоже имеются. Чтобы потом зря время не тратить. А ты их проверишь. Пятый лагерь я тебе сообщу. Надо переговорить с Вальтером. Как еще все это преподнести рейхсфюреру, чтобы он вообще в обморок не упал от всех этих ценностей западной демократии. Я свяжусь с тобой. Хайль.
— Хайль, — она отдала трубку связисту.
— Сейчас поедем, Хельмут, — сказала унтерштурмфюреру. — Без всяких изменений, по первому адресу. Заводите машину.
Она снова направилась в гостиницу. Кинли расхаживал по холлу и нервно дымил сигарой. Услышав ее шаги, резко повернулся.
— Я так понимаю, милорд, — сказала она, подходя к нему, — что вся акция проходит под личным патронатом леди Клементины Черчилль, супруги премьер-министра, представителя Соединенного Королевства в Красном Кресте и сопредседателя его главного совета. Не нужно отвечать, — она остановила его. — Я знаю, что это так. Так вот, группенфюрер Мюллер сообщил мне о специфическом контингенте лагеря Флоссенбург. И я очень удивлена, что за то время, пока я сама жила вдали от вашей родины, английские нравственные ценности настолько изменились, — он снова хотел возразить, но она жестом остановила его. — Я не думаю, что леди Клементина оценила бы по достоинству вате рвение, направленное вовсе не в сторону гуманизма и сострадания к несчастным и больным людям, нуждающимся в помощи, а только на удовлетворение собственных не совсем здоровых наклонностей. Я не намерена далее вступать в дискуссию по этому поводу, милорд. Время у нас ограничено. В клинике Шарите в Берлине меня ждут тяжелораненые солдаты и офицеры нашей армии, и я не могу уделять слишком много внимания разговорам. Но если вы не склонитесь к тому, чтобы немедленно исполнить приказ и забрать в первую очередь больных и ослабленных детей, то я найду способ довести до сведения леди Клементины Черчилль все подробности вашей деятельности здесь. Не думаю, что это вас устроит. Кроме того, хочу довести до вашего сведения, что лагерь Флоссенбург нашим односторонним решением будет сегодня же заменен еще одним лагерем, где содержатся матери с малолетними детьми. Им всем за наш счет, а не за ваш, вопреки всем предварительным договоренностям, будет оказана медицинская помощь. Как врач, я сама проверю это. И попрошу вас, сэр, зафиксировать оказание помощи в соответствующем документе, который мы позднее сможем предъявить, если с узниками что-то случится по дороге. И предупреждаю: если вы не согласитесь на мои условия, я немедленно свяжусь со штаб-квартирой Красного Креста в Женеве, и ваша карьера в этой организации закончится. Насколько мне известно, и весьма точно, леди Клементина Черчилль, как и ее супруг, допуская лояльность в отношении известных отклонений, как одно из прав свободного человека, исключают всякую вероятность превосходства личного интереса над общественной, гуманистической необходимостью.
Кинли молчал, сосредоточенно рассматривая узоры на ковре.
— Вы меня правильно поняли? — осведомилась Маренн, выдержав паузу. — Я правильно выражаюсь по-английски? Или мне повторить на каком-нибудь еще языке?
— Я все понял, леди, — он так и не взглянул на нее и ответил как-то сдавленно, немного хрипло: — Мы готовы ехать, куда вы скажете.
— Отлично, — она кивнула. — Я рада милорд, что мы с вами поняли друг друга. Теперь, после того, как все разъяснилось, можем приступить к работе. Идемте к машинам.
22
— Мама! Мама! — бледная истощенная девочка в полосатой робе с желтой звездой, с синюшним лицом, на котором остались только огромные, коричневые, как вишни, глаза, подползла к Маренн на коленях и, обняв сапог, улеглась рядом. Она тихо всхлипывала, по щекам текли слезы. Маренн наклонилась и подняла девочку на руки.
— Не плачь, — она провела рукой по спутанным волосам ребенка. — Скоро не будет страшно. Никогда не будет страшно.
— Что вы делаете? — комендант лагеря отшатнулся. — Госпожа оберштурмбаннфюрер, я должен вас предупредить: я не несу ответственности за последствия. Вас должны были проинструктировать, как следует вести себя по отношению к узникам. К ним нельзя подходить близко, тем более прикасаться. Можно подцепить заразу.
— А вас, — усадив девочку на руку, как когда-то она носила Штефана и Джилл, когда они были маленькими, Маренн протянула руку в черной перчатке, взяла коменданта за лацкан мундира и подтянула к себе, — вас, гауптштурмфюрер, должны были проинструктировать, в каком виде вам следует представить узников комиссии Красного Креста. А эта девочка на ногах не держится и все остальные тоже. Вам звонили из Берлина? Был приказ всем оказать медицинскую помощь?
— Так точно, звонили, — комендант пожал плечами. — Но мы решили, что это какая-то ошибка, это так необычно.
— И кому теперь прикажете исправлять эту ошибку? — Маренн отвернулась от коменданта. — Осторожно, оторвешь, — уже забыв о страхе, девочка дергала ее за серебристый погон. — Мне? Я сейчас должна поставить чуть не тридцать капельниц с глюкозой и витаминами самым тяжелым, которые вообще не пригодны к транспортировке, кроме того, сделать еще общеукрепляющие уколы всем остальным. Это я одна буду делать? А вы будете рядом стоять и стряхивать пыль с перчаток? Взгляните на них, — она кивнула в сторону лорда Кинли и его помощников.