Балаустион
Шрифт:
– Знаешь, Арси, говорят, у него кровь синего цвета, – отозвался, подначивая, Полиад.
– Правда? Не может быть! Давай посмотрим! – великолепная пара, мечник и мечница, медленно двинулась вперед. Их фехтовальные спаты, длинные и узкие, казались игрушечным оружием в сравнении со зловещей номаргской махайрой Исада.
– Сын, – протянув руку, тревожно проговорил Фебид. Тот не обернулся.
– Не беспокойся, эфор, – не сводя глаз с Исада, обронил Полиад. – Это будет честный бой, ну или почти честный – нас двое и он, и никого больше. Все лучше, чем если бы твоего храброго отпрыска зарубили толпой в свалке, что вот-вот начнется. А так у него есть шанс блеснуть своим искусством.
– Напоследок, – добавила Арсиона, прищурив глаза, и завертела клинком сверкающую «мельницу». Полиад, поигрывая мечом, немедленно двинулся вправо – насколько
Молодой номарг, теперь уже бывший, стоял неподвижно – напряженный, переполненный разрушительной силой как скрученный торсион осадного камнемета. Еще мгновение-другое и кошмарное напряжение, от которого едва не трескается воздух, взорвется феерией великой схватки. Галиарт дорого бы дал, чтобы поглядеть на этот бой в других обстоятельствах. И несмотря на репутацию Исада, наверное, поставил бы на «белых».
– Ну а я возьму себе того, что поздоровее! – проревел Циклоп, указывая мечом на Иамида. – У нас в отряде принято самим разбираться с предателями. Остальным – не лезть.
Двое оставшихся воинов отряда Трехсот, скрестив могучие руки на груди, демонстративно замерли по обе стороны от входа. Иамид, подобно Исаду, занял место на полшага впереди от первой ступени лестницы – так, чтобы ничто не мешало размаху руки и в то же время оставалась возможность быстро отступить.
– Как все удачно получается, – хрипло произнес Ясон, обнажая голодное загнутое лезвие великой махайры. – Пришел час все выяснить окончательно, не так ли, Иамид?
По тому, с каким выражением он это произнес, Галиарт догадался, что присутствует – как и все остальные – при развязке соперничества, возраст которого не один год.
– Ну, довольно театра. Авоэ, режьте негодяев! – досадливо глянув на номаргов, крикнул Леотихид своим. – Всех убить – никакого милосердия предателям.
Заорав, словно стая голодных демонов, «белые плащи» бросились в атаку. Их было почти втрое больше, чем защитников продомоса, и все равно последним не хватило места на неширокой, локтей десяти в ширину, лестнице. Пирр, Леонид и Лих встали на первой ступеньке, приняв на себя бурлящую волну нападавших.
Баррикада была завершена: внушительная гора мебели и самых разнообразных массивных вещей, снесенных Леонтиском и Проклом едва ли не из всех комнат второго этажа, скрыла окно и большую часть передней стены гостевой комнаты. Нападающим, даже если они приставят лестницы и выломают мечами тяжелые ставни, понадобится уйма времени, чтобы справиться с завалом, треть которого составляли предметы, размерами превышавшие оконный проем.
– Готово! – стоя на краю поваленного набок платяного шкафа, Леонтиск увенчал верхушку баррикады массивным бюстом какого-то знаменитого предка хозяина дома. Раненое плечо чувствительно побаливало, мышцы ныли от тяжелой работы, но в целом афинянин чувствовал себя значительно лучше, чем сразу после поединка с Ипполитом. – Теперь вниз, Прокл, – наши руки и мечи нужны…
Что заставило его обернуться – почти неслышный звук рассекаемого воздуха или внезапный холод Аида, дохнувший в затылок? Загустевшее время словно размазало по мгновению обезумевшие глаза привратника Прокла, его раззявленный рот, стянутый паутинками слюны, противный блеск стремительнолетящего кинжала. Не уйти от удара, не выхватить висящий на поясе астрон, не успеть, не спастись – лишь броситься навстречу этому желтому сверкающему жалу. Оттолкнувшись здоровой рукой от баррикады, неловко, боком Леонтиск рухнул на предателя, уже чувствуя, как обжигающий холод клинка вгрызается в тело, ломает ребра над поясницей…
Они рухнули на пол, при этом Прокл тяжко стукнулся затылком, вскрикнул и выпустил оружие. Леонтиск перевернулся, выдернул правую руку из-под живота, надавил локтем на шею врага, навалился всем весом.
– Почему? Почему, пес? – слова выплескивались изо рта вместе с кровью, а застрявший в боку острый осколок льда стремительно высасывал силу и жизнь. Левой рукой афинянин потянулся, чтобы нащупать этот источник мучительной боли, выдрать его из тела и вышвырнуть прочь. В этот момент враг пришел в себя, зарычал, дохнув зловонием, впился обеими руками в культю Леонтиска и скинул ее со своей шеи. Афинянин кинулся грудью вниз, но не успел – Прокл успел вставить руки. Последовал десяток мгновений напряженной возни, увенчавшийся тем, что раб дотянулся до лица противника,
Лишь несколько звезд тускло проблескивали сквозь драное одеяло облаков, застилавших черное небо.
– А-а, люди добрые, на помощь! – это уже больше походило на птичий клекот, чем на человеческий голос. Мелеагр понял, что окончательно надорвал горло. Горожане, собравшиеся на улице, несомненно, слышали его с Эпименидом крики, но предпринимали они что-либо или же считали происходящее каким-то новым видом театрального представления, советник не знал. Близко к воротам людей не подпускала вооруженная стража, и видно было плохо. Одно Мелеагр мог сказать наверняка – народу на улице стало больше. Но стоит ли сильно рассчитывать, что это – добрый признак? Судя по звукам, доносившимся снизу, в доме уже вовсю идет бой. Скоро противники задавят эврипонтидов числом, поднимутся сюда и скинут их с крыши – бессильного старика и его, незадачливого перебежчика, умника, перехитрившего самого себя. В тощей груди Мелеагра бушевал нешуточный гнев на Судьбу, в очередной раз решившую насмеяться над самоуверенностью человека, дерзнувшего подумать, что ему дано предвидеть грядущее, и построившего на этом мнимом знании грандиозные честолюбивые планы. При этом Мелеагр по-прежнему был уверен, что поступил правильно и выбрал лагерь победителя, а эти убийцы внизу, эта тень смерти, накрывшая дом лафиропола есть не более чем глупая случайность, абсурд, событие, вообще не имевшее права случиться. И теперь ему, как и тем, что сражаются в доме, остается лишь как можно дороже продать свою жизнь, обставив отбытие в Аид со всей возможной славой.
– Чтоб вам всем сдохнуть, выродки! – просипел Мелеагр, уселся на сырой черепице поудобнее, чтобы не скатиться вниз, и тут увидел полдюжины «белых плащей», торопившихся к тыльной стороне осажденного дома.
– Авоэ, пора вступить в битву Аресу. В конце концов – спартанец я или нет? – прошептал под нос Мелеагр, нервно усмехнулся, вытащил из-под ягодицы увесистую черепицу, помедлил мгновенье, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем с боевым криком, более похожим на карканье охрипшего ворона, послал снаряд на головы «белых плащей». Весьма удачно: черепица глухо ударила в шлем одного из них и раскололась. «Белый» замотал головой, но на ногах удержался. У Мелеагра в руках уже был новый кусок обожженной глины, который он не замедлил швырнуть вниз – на этот раз, увы, мимо. Ну ничего, материала на крыше хватит, чтобы насыпать над этой шестеркой небольшой курган.
К сожалению, нападавшие не пожелали оставаться пассивными мишенями.
– Ах ты, пес! – заорал один из них и отработанным движением метнул копье в усевшегося на самом коньке крыши советника. Места для маневра у Мелеагра было немного, и чтобы спастись, ему пришлось резко опрокинуться на спину. Дротик пролетел в ладони над его головой, но советник не успел этому порадоваться, потому что понял, что потерял равновесие и падает. Скат крыши был не слишком крутым, но мокрая черепица и неожиданность сделали свое дело: скребя конечностями, словно огромное насекомое, обезумев от паники, Мелеагр сумел остановить падение лишь на самом краю.